в 1992 году из Бельгии мне шло письмо с почтовыми марками (документ 1,2), ко мне после прохождений таможни России пришло постановление и протокол о конфискации

Здравствуйте Андрей и «Пусть говорят»!
Я очень много накопил всяких документов о проблемах таких, которые будут интересны для всех филателистов РФ, в том числе и для Вас.
На меня с 1992 года сыплются как из рога изобилия всевозможные беды. Может быть, Вам будет смешно от моего письма, но мне как-то хочется встретиться с теми людьми, которые поняли бы меня, возможно, эти люди посоветовали бы мне, как получить компенсацию за причиненный мне вред чиновниками, которые по закону в России имеют право вскрывать чужие письма и забирать все, что им самим надо.
Интересно, это возможно в таких странах, как США, Германия, Япония, Англия, Франция, Бельгия.
Итак, в 1992 году из Бельгии мне шло письмо с почтовыми марками (документ 1,2), ко мне после прохождений таможни России пришло постановление и протокол о конфискации. Меня удивило то, что эти документы попали ко мне, но не тому человеку, которому принадлежали марки. Не я же хозяин этих марок. Но таможня сделала это так потому, что бельгиец потребует назад свои марки и может даже подать в суд.
В состоянии какой-то озлобленной невменяемости я написал письмо Президенту России (документ 3), но это письмо почему-то было отправлено помощником Президента в адрес Государственного Таможенного Комитета России (ГТК), о чем я был извещен письмом (документ 4). Спустя месяц, в июне 1992 года я получил письмо от ГТК России (документ 5).
После этого письма вновь написал письмо Ельцину, где просил разъяснить мне, почему человек («простой»), живущий в России, пожаловавшись на любую организацию в вышестоящую инстанцию, получает ответ от той организации, на которую пишет . жалобу. И мое письмо-жалоба вновь попадает в ГТК России, и в январе 2003 года я вновь получаю письмо от ГТК (документ 6). Почувствовав какое-то удовольствие, что мне отвечают (что я кого-то «достал») и попав в Москву, я пришел в Администрацию Президента, где меня сразу же принял помощник Президента Орлов. Выслушав меня, Орлов сказал: «Ты знаешь, Дворецкий, я от тебя устал, но я на твоей стороне. Я так же как и ты тоже буду недоволен, если мои письма, идущие из-за границы, будут вскрываться на таможне и из них будет выгребаться все, что понравится таможенникам. Давай договоримся так: через три дня я вызову сюда в это здание самого начальника ГТК, устрою вам обоим встречу, а ты сам поморочь ему голову».
Явился я в назначенное время. Как только я вошел в фойе Администрации на Старой площади, мне навстречу вышли два человека в штатском. Один задал вопрос: «Дворецкий?» Я ответил: «Угу». А мне: «Вещи сдать». Я сдал вещи в гардероб, и они меня повели на второй этаж почему-то вдвоем. А у меня в голове мысли закувыркались: «Почему не к Орлову? Почему они так строго обращаются ко мне, по-военному?» Меня обуял не то страх, не то волнение, ноги стали ватными. Идя по длинному коридору (метров 100) с охранниками по краям, я стал как-то крениться по сторонам, натыкаясь на локти, которыми эти мужики возвращали меня по очереди в центр. Дошли мы до огромной дубовой двери - это оказалась приемная. Меня усадили на стул и эти двое ушли в кабинет. Выйдя оттуда, сказали: «Сидите, Вас вызовут». Я просидел в приемной с десяток минут, изучил эту комнату. Из кабинета вышел здоровенный мужик со словами: «Кто здесь Дворецкий?». Я был в комнате один, почему вопрос такой бестолковый? Я зашел в огромный кабинет, где стоял большой стол буквой «Т», во главе сидел начальник таможни Круглов с двумя охранниками с обеих сторон. Сзади меня сел третий охранник. Круглов поговорил со мной 5 минут на отвлеченные темы, а потом сказал: «Все, пять минут кончились для тебя». Я пытался высказать свои мысли, которые у меня были в голове для Круглова, но он встал из-за стола и выпроводил меня из огромного кабинета, сказав: «Запомни: перетряхивали, перетряхиваем и будем перетряхивать письма из-за рубежа. На это есть распоряжение министра связи, согласованное с министром культуры.
В дверях я успел сказать Круглову: «В 20-е годы в СССР всех филателистов, имеющих связи с заграницей, арестовали и многих даже попересажали. Спасибо Вам, что хоть не задержали». После этого у меня вообще пропало желание бороться с системой, которая делает все по своим законам.
Вспомнил я статью в журнале «Филателия», где была помещена статья о том, как в годы Второй Мировой войны в фашистских концлагерях цензура вскрывала письма заключенных и ставила соответствующие отметки на конверты. Статья была написана очень душераздирающе, что я даже прослезился от жалости к тем заключенным. Возвратившись из Москвы, я получил письмо от ГТК России, подписанное Кругловым (документ 7).
А в тот день встречи с Кругловым я помотался по столице и явился на улицу Тверскую в Союз филателистов России, рассказал своим знакомым о встрече с начальником таможни. Естественно, мне посочувствовали. В это время в помещение вошел Виктор Васильевич Синегубов - руководитель всего общества филателистов России и, поняв о чем идет разговор в комнате, говорит мне: «Так это ты Дворецкий? Ты был сегодня на приеме у Круглова? Я только сейчас с таможни от него. У меня с ним был очень неприятный разговор из-за тебя. Прекрати! Куда лезешь! Ничего не добьешься!» Я со временем понял, что Круглов и Синегубов «работали» вместе по конфискации.
А ведь до встречи с Кругловым я посетил ГТК России на Комсомольской площади, был на Варшавском шоссе, в «Шереметьево-2», ходил в Издатцентр «Марка» со своей проблемой и мечтой вернуть те 282 марки из Бельгии. Притом я ходил по этому заколдованному кругу по совету тех чиновников, которые меня принимали. Что интересно, я от всех слышал такие фразы: «Чего ты добиваешься? Куда идешь? Куда прешь? Куда лезешь? Не таким рога ломали! Ничего не добьешься!» И почему-то у всех были свирепые лица с прищуром, но все-таки они краснели. Интересно, что у Ильфа и Петрова в «12 стульях» были воришки Ашхен и Сашхен, которые воровали и при этом краснели. А у меня при контактах с конфискаторами было наоборот: конфискаторов-воров бесило то, что к ним шел обиженный конфискацией, который заставлял их краснеть.
Мне еще все-таки пришлось разговаривать по телефону с одной из женщин (Галич или Кошелевой), которые непосредственно вскрывают письма. Вот ее речь: «Вы знаете, Юрий, мы когда вскрываем письма, идущие из-за границы, то все марки сваливаем в большую картонную коробку, которую поставило нам наше начальство. Мы бывает столько наконфисковываем, что коробка доверху, а потом приходит начальство, а с ним неизвестные нам люди, которые вываливают содержимое коробки на стол, долго повизгивают, цокают языками, рассовывают по своим чемоданам и уходят». Это еще одно доказательство, что приходил Круглов (или Староха) с Синегубовым.
Во страна коммунистическая, вот почему она была так любима для тех, кто конфисковывал. А мне хочется сказать (особенно тем, кто поймет меня, поймет мою боль), что невозможно любить ту страну, которая грабит своих людей и дает возможность хорошо жить ворам.
Кажется в 1995 году в честь 50-летия Победы правительство России разрешило немцам отправить российским гражданам, вывезенным на принудительные работы в 1941-45 годах, подарки. То есть, немцы помнили всех тех, кто у них работал на хозяйственных работах. Естественно, российское правительство разрешило положить в посылки нескоропортящиеся продукты и какие-то вещи, но ни в коем случае не класть дойчмарки. Но сердобольные немцы не послушались и вложили в каждую посылку 100 марок. Наша «бдительная» таможня вскрыла каждую посылку и захапала из них деньги. Это было в печати, притом там было написано, что таможенники вскрыли каждую посылку и забрали те жалкие 100 дойчмарки. Но почему эти деньги названы «жалкими»? А если посылок было хотя бы 1000, то уже 100 тысяч марок «жалкими» не назовешь. Я так считаю.
Мне приходилось сталкиваться с теми, кто был вывезен в Германию в 1941-1945 годах и я от них слышал, что они в те годы жили лучше в Германии, чем в колхозах до войны. Да, они работали на врага, но были сытыми, одетыми и даже немцы к ним относились с жалостью, не издевались. Но в 1945 г. пришла Красная Армия в Германию, все были отпущены на родину, хотя я думаю, что многие постарались не возвращаться, чтобы не подохнуть с голоду в советских колхозах. Немцы русских работников одели в хорошие одежды, надавали подарков: одежду, постельное белье, обувь и др. Но на всяких контрольных пунктах, идущих на Родину, их встречали военные и отбирали подарки, снимали одежду, давали рваные, грязные одежды, говоря всем, чтобы они не вздумали болтать на Родине, что им хорошо жилось в Германии. «Ишь вы, разоделись в неволе, добра нахапали, подарки какие-то домой тащите. Оставляйте все здесь, одежду долой и одевайте рваньё, которого у нас много, и идите дальше домой и не вздумайте болтать лишнего», - говорили военные всем, кто возвращался из Германии.
Это возможно лишнее отступление от своей темы, но я бы хотел, чтобы все знали, что у нас в России кому-то выгодно, чтобы народ был простым, не богатым, чтобы он все время скулил и просил у Родины каких-то привилегий, льгот и систематически плакал об убиенных в 1941 -45 гг.
В 1999 году Россия выпустила почтовую марку (по Михелю ее номер 739) и в Иваново пришли 2 пачки этих марок по 100 штук. Из этих пачек я нашел лист с перевернутой надпечаткой и написал об этом в Москву (В.В.Синегубову), отправив ксерокопию этой марки. Спустя некоторое время я позвонил ему, а он сказал: «Ксерокопия непонятная и неинтересная, мне бы квартблок этих марок, желательно угловой». Почему-то у меня не возникло сомнений, что если Синегубов просит угловой квартблок, то он его присвоит. Параллельно с его просьбой мне позвонил Якобе Вадим Александрович с просьбой выслать ему желательно угловой квартблок «переворотки». И опять по своей глупой доверчивости я выслал квартблок и Якобсу. Я никак не могу понять этих людей. Ведь они же занимают такие должности, их знают все филателисты мира, которые серьезно собирают марки СССР, России. Или чиновник советский чем выше по служебной лестнице, тем больше ему нужно дармового? Те квартблоки я выслал где-то в 2001 году и потом от них я не получил ни благодарности письменной, ни вопроса: «Можно ли это считать подарком? А если нельзя, то сколько денег тебе за них нужно?» Мою марку признала Германия, поместив ее в свой каталог, присвоив № 739-1 и «1уег1:», присвоив № 6419а. За это, я считаю должен благодарить Владинца Николая Ивановича (док 8,9,10).
Когда в 1992 году я был в Москве и искал свои марки, мне в ГТК посоветовали обратиться на контрольный пункт в «Шереметьево-2». Меня в аэропорту приняла очень миловидная женщина, выслушала меня и сказала: «А ты знаешь, сколько стоят те 282 марки, которые мы конфисковали?» Я пожал плечами, и тогда, выждав паузу, женщина сказала мне: «Ты бы «Волгу» на те деньги купил, если бы их продал». Я скрипел зубами и покрылся липким потом после выхода из этого филиала ГТК России.
Где-то в 2010 году я стоял на автобусной остановке (было здесь не менее 10 человек), ко мне подошел человек и задал вопрос: «Дворецкий Юрий Владимирович?» Я ответил утвердительно, а он мне говорит: «Я в 1992 году был майором особого отдела КГБ и охотился за тобой в Москве, ты пытался перейти границу, но у тебя ничего бы не получилось, я бы тебя застрелил». На меня уставились все люди на остановке, а я опустил глаза и начал соображать, где в Москве можно перейти границу. Потом сообразил, что это могло быть в «Шереметьево-2», когда я околачивался возле филиала ГТК РФ и возле места регистрации пассажиров, улетающих за границу. Оказывается, я мог слинять за рубеж, перескочив какие-нибудь ограждения.
В тот день, когда я был на приеме у Орлова, он меня пригласил на пятницу. В тот день я уехал в Иваново, а в пятницу вернулся ночным поездом и был на приеме у Круглова. Получается, что майор мотался везде за мной из Новокузнецка в Москву, потом в Иваново. Делать им, что ли нечего?
Я никогда не забуду стоимость своих марок из Бельгии, равной стоимость автомобиля «Волга», а цена ее где-то 700 тыс. рублей, плюс стоимость моих пяти «перевороток» (№739-I Michel) - 360 евро.
У меня деды и бабушки (с обеих сторон) пострадали в 30-е годы от раскулачивания и всю жизнь ненавидели коммунистов и советский строй. Эта ненависть передалась и их детям, а от них ко мне. Мне Бог послал марку №739- I как бы в компенсацию за те потери, что я понес из-за письма из Бельгии с 282 марками.
Андрей, если вы ответите мне, то я пришлю документы 1-10.
Для начала высылаю в ваш адрес документ (в приложении), который мне расшифровали опытные филателисты не только столицы, но и других городов России.
Он подписан во времена пещерные 27.04.1990 года. «Пробил» это дополнение к положению о «порядке» обмена сам Синегубов В.В. Кстати обмен всегда был под контролем у чекистов где-то с 20-х годов, они же везде свое мурло совали.
Итак, все, что я узнал об этом дополнении:
1. Эта бумага придумана самим Синегубовым, но для прихватизации его одного не подпускали;
2. Он создал коллектив, круговую поруку, втянул туда замминистра культуры СССР ( в СССР культуры было чуть –чуть, а министр с министерством были);
3. Затем согласовал с зам. председателя Госкомитета СССР по печати;
4. Втянул в это дело и Горбатко – председателя центрального правления Союза филателистов СССР;
5. Подключил Драганова – зам. начальника ГТК.
Эти подключенные люди вообще не знали, что такое филателия и, естественно, Синегубов стал как бы исполнительным директором этого положения (да у него и должность такая была). Поэтому весь конфискат на таможне вскрывался и попадал Синегубову.
Я надеюсь, Андрей, что настанет то время, когда «Пусть говорят» поднимет эту тему на ТВ. У нас в стране много филателистов, обворованных филателистической мафией.