Я пошла к гинекологу, у которого наблюдалась (Лодьянов А.В.). Лодьянов Александр Викторович

3 марта у меня были боли в низу живота и поясницы. Я пошла к гинекологу, у которого наблюдалась (Лодьянов А.В.). Лодьянов Александр Викторович осмотрел меня и сказал, что матка пришла в тонус, т.е. я могла начать рожать в любой момент. Но по данным последнего узи у меня был маленький срок для родов, и вес ребенка был всего лишь 2,5кг. По этой причине он направил меня ложиться в роддом на сохранение. Когда я туда пришла, мне было не очень хорошо, и пока ждала, чтобы оформили меня. Меня один раз вырвало. Когда я пришла в палату, там оказались очень неудобные кровати похожие на «корыто». На обед я там покушала только чуть-чуть пюре, а вечером смогла выпить только кружечку чая. Ночью, когда я вставала по нужде, мне было очень трудно подняться с кровати и постоянно пить хотелось.
4 марта утром попила только чай и больше ничего в меня не лезло. После того как я выпила чай спустя какое-то время меня снова вырвало. Весь этот день я ничего не ела, боялась, есть, могла себе позволить только по чуть-чуть йогурта питьевого и такого. Меня водили на узи. По новым результатам я узнала, что мой ребенок весит уже 3кг. тогда мне сказали, что если начну рожать, буду рожать, так как нет смысла сохранять беременность и срок тоже уже подходил.
5 марта я тоже ничего не могла, есть кроме йогуртов. И где-то ближе к обеду у меня появилась резкая боль в правом боку. Меня снова повели на узи, но ничего не обнаружили, сказали, что все хорошо. После обеда мне опять стало плохо, и меня Демина Валентина Николаевна повела на кресло, чтобы посмотреть рожаю я или нет. Но матка была закрыта, а у меня сильная боль в правом боку отдавалась в живот. Тогда Конышева Игорь Евгеньевич (он делает узи в больнице) пригласили в роддом, чтобы он снова меня посмотрел. Он начал возмущаться, что смотрел меня уже и ничего не обнаружил. При этом все ровно посмотрел и сказал, что там все хорошо, а почему у меня такие боли он не знает и по узи ничего не видно. Ночью мне было еще хуже и меня еще два раза Демина Валентина Николаевна водила на кресло, но при этом я не шла, а ползла по стенке ели-ели. А гинеколог Демина Валентина Николаевна смотрела на меня, как я мучаюсь со слезами и говорил, что как я рожать буду, если маленькие схватки стерпеть не могу. Она смотрела меня, и там снова было все закрыто, и рожать я точно еще не собиралась. Потом позвали терапевта, она меня посмотрела, сказала, что все хорошо. А когда я второй раз лазила на кресло, то после этого я умоляла их поставить мне хотя бы обезболивающее. Они мне его поставили, но оно мне помогло не долго. Кое-как я дождалась утра и при этом боли не уходили, а лишь только, то стихали, то снова возобновлялись.
6 марта утром приходил Рожин Владимир Александрович (заведующий отделением хирургии) и осматривал меня. После осмотра он мне ничего не сказал. Спустя некоторое время мне сказали, что меня переводят в хирургическое отделение. Туда меня перевили только к обеду. Но чтобы меня перевести, мне необходимо было сходить в приемное отделение и оформиться для перевода. Со мной ходил хороший врач, он видел, что мне плохо и предложил везти меня на коляске, но я отказалась, так как мне было полегче. В приемном отделении у меня взяли все необходимые документы для перевода, а мне сказали, что я могу не ждать, пока меня оформят и подняться на пятый этаж, и лечь отдохнуть. Когда я пришла в хирургическое отделение мои вещи уже были там. Я надела налвочку на подушку и легла. Потом ко мне пришла сестра и принесла фрукты, сок и йогурт. Когда врачам принесли мои документы они по очереди ходили и осматривали меня, но при этом никто ничего не говорил мне. Меня снова возили на узи, что бы посмотреть желудок, почки, печень и аппендицит как сейчас я понимаю. Но там снова было все в норме. У меня брали очень, много анализов. При этом мне уже не давали ни пить, ни есть уже второй день. Там ночь я провела уже легче. Вечером дремала между осмотрами врачей. Меня там осмотрело где-то 3-5 человека. Потом хирурги начали строить предположения, что у меня желтуха по анализам, а по осмотру на аппендицит было похоже. Но так точного решения никто и не сказал.
7 марта утром за мной пришли с каталкой и сказали, чтобы я раздевалась и ложилась на нее. Но при этом я должна была сдать все ценные вещи. Когда я их отдавала медсестре, я попросила ее передать их старшей медсестре, так как она приходится мне родственницей. В палате оставались немало значимые для меня вещи. Когда меня подвезли к лифту, то там встретили мою тетю Митину Софью Васильевну, и они ей сказали, что повезли меня на операцию. Я попросила ее позвонить маме и все рассказать, так как мне не дали. Когда меня привезли в реанимацию, то у меня снова стали брать анализы. С реанимации меня снова повезли на узи, но Конышев Игорь Евгеньевич не стал мне его делать, так как и так три дня подряд мне его делал и 6 марта мне его делал несколько раз. Поэтому он сказал, что там ничего не изменилось за это время, а в карту написал то, что уже писал до этого. Когда меня снова привезли в реанимацию, я узнала, что меня оперировать будут омские врачи. В реанимации меня еще раз осмотрел Рожин Владимир Александрович и какой-то молодой хирург. Когда приехали омские врачи, то они тоже меня осмотрели. С ними я подписала согласие на операцию и на наркоз. Во время операции в какой-то момент я чувствовала, что внутри меня что-то неприятное делают, но это было несколько секунд, потом я опять уснула под действием наркоза. Окончательно я пришла в себя в реанимации, во рту у меня была какая-то трубка, которая мешала мне дышать. Я просила их убрать ее, но они не убирали, я все ровно настаивала, тогда они спросили, хорошо я себя уже чувствую, я кивнула что да. Тогда они убрали мне трубку, и мне стало легче дышать. В этой же палате реанимации стояла ширма и сквозь щель я видела врачей и вакуум. Я поняла, что в том вакууме находится мой ребенок. Но мне его не показали, а спустя какое-то время этот вакуум увезли из реанимации. Поздно ночью я точно не знаю, во сколько мне очень захотелось пить, и я попросила воды. Мне дали воду и сказали много не пить, делать всего несколько глотков. Я так и делала, до утра я просыпалась всего несколько раз.
8 марта пришла другая медсестра, и она вместо воды сказала пить мне какое-то лекарство. На вкус оно было похоже чем-то на шоколад и в тоже время таким противным. Ко мне подходили очень редко. Ге-то после обеда ближе к вечеру меня стало тошнить, а потом и рвать. Из меня выходило одно их лекарство коричневого цвета. Так я помучалась всю ночь, мне изредка меняли пеленки, на которые меня рвало.
9 марта с утра мне также было плохо, но я уже пила воду. Где-то после обеда мне сказали, что за мной должны приехать омские врачи и забрать меня в Омск. Меня продолжало рвать, и они установили мне трубку, через нос в желудок и оттуда стало выходить это лекарство. С ней я пролежала до приезда омских врачей. Когда они приехали, они осмотрели меня и сказали, что нужна госпитализация меня в Омск обязательно. Мне ничего не оставалось, и я согласилась с ними. Видь, они знают, что нужно делать. Я подписала документ на то, что я согласна на перелет с ними. К этому времени мама с сестрой и моим парнем были уже в больнице. Они привезли все необходимое мне потом в больнице. Когда меня увозили, они очень переживали ведь, по словам врачей, я находилась между небом и землей. Когда меня одели, я просила вытащить эту трубку из носа, но они не вытаскивали и врачи не разрешали. Но когда меня вывезли из реанимационной палаты, мне трубку все-таки убрали. С ними я спокойно долетела до Омска, а когда прилетели в Омск мне дали позвонить маме и сказать, что со мной все хорошо. В 18:00 я была уже в омской больнице. Там меня осматривали врачи. А когда меня повели к гинекологу он сообщил мне очень плохую новость. Он сказал, что я больше никогда не смогу родить ребенка, так как мне удалили матку. Я очень сильно расстроилась, но успокоила себя тем, что у меня есть один ребенок, который ждет меня в таре и я как можно скорее должна вернуться к нему. Меня положили в реанимацию.
С 10 марта за мной вели тщательный уход и постоянно осматривали врачи. Они назначали анализы и лекарства, которые мне там капали. В реанимации мне также не давали кушать, я могла только по чуть-чуть пить и все. Там в таких условиях я пробыла до 11 марта. 12 марта мне стали давать какой-то бульон, но это было уже лучше, чем простая вода.
13 марта меня перевели в палату гастеро хирургического отделения. Там за мной продолжали наблюдать врачи. Для них я была известной пациенткой. Там мне так же ставили уколы и капельницы. Как только мне принесли телефон, я сразу же начала звонить маме, сестре и парню. У них я спрашивала только об одном как там мой ребенок, ходили ли они к нему. Они мне говорили, что все с ним хорошо, они пытались сходить к нему, но их не пустили, сказали, что карантин там.
14 марта утром у меня бабушка (она лежала со мной в одной палате) спрашивала, буду ли я кормить грудью своего ребенка. Я ей ответила, что буду и она сказала мне, что сейчас необходимо сдаиваться. Если я не буду сдаиваться, то я потеряю молоко и смогу заработать мастит. К вечеру я приготовила бутылку, куда я буду сдаивать свое молоко. Я позвонила своей тете, которая работает в больнице и у нее спросила, как мой ребенок, она сказала, что все хорошо, что она хотела сходить к нему, но ее не пустили из-за карантина. Но во время тихого часа ко мне в палату зашла мама очень расстроенная. Я не могла понять, что с ней. Когда она подошла ко мне, то сказала что моего ребенка нет в живых, что он умер. У меня началась истерика, я не могла ничего понять. Почему, из-за чего его не стало. Весь тихий час я проревела, а когда немного успокоилась, я позвонила маме, и спросила, когда он умер, и из-за чего. Но мама смогла ответить только на один вопрос это «когда он умер?». Она сказала что он прожил только 6 часов после того как его достали из меня.
После я стала узнавать подробности. Что когда мама приезжала ко мне, то она и моего ребенка забирала с больницы. Так как они отдали его на экспертизу, чтобы узнать из-за чего он умер. Потом я узнала, почему мне матку удалили. Так же я более подробно узнала, что со мной было. Оказалось у меня бал простой аппендицит, и пока они меня наблюдали, он перерос в перетанит. И с перетанитом я проходила три дня как я думаю, а может и больше. Что матку мне вырезали вынужденно, то есть если бы они мне ее не удалили, то мог попасть гной в нее, и я тоже умерла бы тогда.
Из больницы не спешили меня выписывать, так как гемоглобин был низкий. А когда он почти пришел в норму, меня выписали 24 марта. Домой я приехала вечером 25 марта.
В выписке они мне написали, что я должна наблюдаться у хирурга и гинеколога по месту жительства. Поэтому 4 апреля я пошла на прием к хирургу Коломенскому Андрею Петровичу. Когда я зашла к нему в кабинет, он спросил что у меня. Я дала ему копию своей выписки, когда он начал читать ее, то потом спросил я ли перед ним сижу и действительно я живая или нет. В подтверждение, что я живая он попросил меня ущипнуть его, что я и сделала. Так же он спросил, что из-за меня гремела вся больница. Так же к ним приезжала проверка. Потом он назначил мне лечение и сказал, чтобы каждую неделю ходила к нему отмечаться.
8 апреля я пошла на прием к гинекологу Лодьянову Александру Викторовичу. Когда я зашла в кабинет, они спросили, где мая карточка. Я сказала, что должна быть у них, так как хирурга я предупредила, что пойду к нему на прием. На что он мне ответил грубо, но я, же не виновата, что Коломенский не передал ему маю карточку. Мою карточку с горем пополам нашли к 12 часам. Когда я снова зашла к нему, он спросил, что меня беспокоит. Я ему дала копию выписки и когда он начал читать ее, то понял кто такая Сафронова. С начало он побеседовал со мной, потом я слазила на кресло, он посмотрел меня и сказал что все в порядке. Когда я снова села с ним рядом, и он начал писать в моей карте то начал говорить, как должны были врачи поступить, когда я легла к ним. То есть хирурги должны были сразу же меня прооперировать и удалить аппендицит, а потом либо я сама родила бы, либо меня кесарили бы. А они тянули до последнего.
Потом я общалась с тетей, и она сказала мне, что после меня был еще один подобный случай и ее, сразу же отправили на Омск. Больше они, наверное, не хотели экспериментировать.
И в итоге я поняла, что они поигрались с моей жизнью. Изуродовали мне живот и всю мою дальнейшую жизнь. Так почти в 22 года я стала бесплодной и одинокой. Поиграли и забыли, что были какие-то проверки, что исковеркали жизнь молодой девушке. Сейчас, когда я их вижу, в них нет ни капли раскаяния, ходят мимо меня, так как будто никогда не видели, или делают вид, что не знают.
Помогите пожалуйста я не знаю что мне делать в этой ситуации.



С уважением,
Светлана Сaфронова
swetik468@mail.ru