Мой бывший муж, подполковник полиции, заместитель начальника одного из отделов полиции Росто-ва. У нас двое несовершеннолетних детей. Даже не знаю, как описать тот прессинг, в котором мы живем с детьми после развода уже 4 года

Мой бывший муж, подполковник полиции, заместитель начальника одного из отделов полиции Росто-ва. У нас двое несовершеннолетних детей. Даже не знаю, как описать тот прессинг, в котором мы живем с детьми после развода уже 4 года. С 2011 года, бывший муж насильно втягивает меня в судебные процессы о разделе имущества, с оплатами всех издержек и тому подобное. Мне навязываются заранее сфабрикованные строительные экспертизы, и возлагают оплату за них на меня. На сегодняшний день я по суду должна мужу более 300000 рублей. Мои банковские карты под арестом, из зарплаты приставами высчитывается 30%. Меня лишили единственного, чего нельзя лишить человека – имущества, перешедшего по наследству до брака. Причем изощренно повесили оплату за то, что отняли у меня и моих несовершеннолетних детей, на меня. Эти затянувшиеся судебные процессы похожи на «показательную казнь» бывшей жены и бывших детей. После 4 лет судов, я не сомневаюсь, что муж использует не только связи, но и служебное положения для того, чтобы попросту уничтожить неугодных ему женщину и двоих детей. Женщину за то, что посмела развестись с ним, детей, за то, что не хотят с ним общаться . Страшно, что наш суд, самый гуманный суд в мире, активно ему в этом помогает. Мои дети живут в жесткой экономии, как в еде, так и в одежде. Нонсенс в том, что именно родной отец лишает моих детей отдыха, учебы, одежды, еды, жилья и, что главное, здоровья. Не думала, что мне придется столкнуться со столь изощрённой местью. А как мстят сотрудники полиции бывшим семьям, изощрённо, гадко, методично, я попытаюсь рассказать. Простите, но для этого я начну с самого начала.
Вышла я замуж за стажера милиции, где работала тогда сама. Обычный деревенский парень. Честолюбивый. Надо было видимо зацепиться в Ростове. Без прописки ни ему, ни его сестре работу в Ростове в лихие девяностые было не найти, карьеры не сделать. Моя мама, пожалела двух «сироток». Прописала. Начался постепенный карьерный взлет. Но чем выше взбирался бывший муж по карьерной лестнице, тем меньше он становился похожим на человека. Карьерист, по сути, он строил всеми правдами и неправдами карьеру. На мне дом, дети, стройка, пожилая мама. Институт мне бывший муж окончить не дал, аттестовать отказался, посадил меня дома на хозяйство. Муж окончил юридический институт, получил повышение и звание. И семья была забыта. Пьянки, сауны, девочки назывались теперь работой и стали для него семьей. Человек приходил, вернее, приползал домой за полночь, и уходил рано утром. Так 7 дней в неделю. Дни рождения, все семейные праздники проходили без него. Да оно и к лучшему. В пьяном виде он был страшен, мы с детьми закрывались в детской на ключ на ночь и гадали, пронесет или нет. В нашем доме выбивались ногами двери, ломались железные перила, человек заходил в дом, предварительно выставив раму и приставив лестницу. Спасибо, хоть грязную обувь оставлял на улице. Трезвого папу и мужа мы видели только со спины, когда он уходил на работу. Дети мои, тогда еще маленькие, жили в каком-то паническом страхе перед приходом отца. Им не разрешалось иметь животных, запрещалось ходить в худ. Школу и на плавание. Им запрещалось все. Нельзя было попросить купить сувенир на море или игрушку. Из садика и гимназии мне приходилось забирать детей самой, так как преподаватели не отдавали вечно пьяному мужу детей. Идея фикс у мужа была одна – отправить детей на воспитание в деревню к свекрови. Тогда бы руки у мужа были развязаны совсем. В 2006 году в роддоме умер наш третий ребенок. Хоронить ребенка муж отказался, ссылаясь на лишние бессмысленные траты, я была в больнице в очень тяжелом состоянии, и заниматься похоронами не могла. Тем не менее, на работе собрали деньги на похороны, я дала 10000, мальчика моего похоронили, но тот факт, что муж заставлял меня написать отказ от ребенка, лишь для того, чтобы его похоронили за счет государства, заставил меня по-другому взглянуть на него. Тогда я попыталась первый раз заговорить о разводе. Муж мне очень коротко, но очень убедительно объяснил, что до развода дело не дойдет. Я на почве горя вполне естественно оказываюсь в психушке, которая находится на территории его ОВД, где он уже занимал пост зам.начальника, а дети отдаются н воспитание свекрухе. Испугали его слова о моей маме, мол, тебя в психушку, детей в деревню, а старуха сама от горя сдохнет. Тогда- то все иллюзии мои рухнули в одночасье. Я испугалась. Передо мной был уже не тот человек, за которого я вышла замуж. За 15 лет совместной жизни, муж не отдал мне своей зарплаты, я и не знала какая она. Клянчить деньги на детей и дом я уже у практически чужого и не знакомого мне человека не могла и ушла с головой в работу. Открыла ИП. Постепенно начала зарабатывать и обеспечивать и себя и детей. Как-то мы разделились. Я с детьми и мамой – одна семья, а муж-сам по себе. Его устраивал тот статус и надежность, которые я ему обеспечивала, как человеку с определенным положением в городе. А я, если честно, ждала, когда дети подрастут. Потерять их, позволить испортить и перечеркнуть их жизнь я не могла. Тем более после смерти младшего сына. А вот угрозе муже я поверила безоговорочно. Последующие годы я старалась защитить детей и от психологического давления со стороны мужа и физического. При разводе муж поставил мне в вину тот факт, что я не даю ему бить детей. В его понимании бить - значит воспитывать. В 2010 году, сил жить в постоянном напряжении и сдерживать участившиеся приступы злобы и ненависти на почве пьянок уже не было. Муж настолько «съехал с катушек», что на свадьбах, днях рождения у друзей, куда мы были приглашены, приставал к женщинам, к молоденьким девчушкам, знакомился, обменивался телефонами. Стыдно было перед друзьями. По ночам муж с безумными глазами мог вскакивать и бегать по комнате, то распутывать себе ноги от несуществующих веревок. Мне стало страшно жить с ним. Страшно за детей. Решающим моментом для меня стало желание моего одиннадцатилетнего сына поменять фамилию отца на мою девичью. А его слова, что спасать то, чего нет (семью) – бессмысленно, подтолкнули меня к разводу. Мы разводились 2 года. Так просто муж меня не отпустил. Со скандалами, слезами, перемириями, заверениями в любви, драками, пьяными дебошами. За два года муж уходил, раз пять, и снова возвращался. Это были какие- то качели. Люблю, не люблю, живу, не живу. Командировка в Ингушетию, да еще на такую высокую должность внесла некое подобие перемирия. Поживем отдельно, разберемся, что к чему, я буду высылать деньги – заверил меня муж. Опять же, проверки кандидата на такую должность должны быть безупречны. Члены семьи, жена в первую очередь, также. Вот и пригодилась семья! Но, как говорится, сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит! В Ингушетии все началось с той лишь разницей, что рестораны, сауны да девочки стали выше классом. Да еще полились циничные откровения. Муж, не стесняясь, рассказывал о своих походах по девочкам, планах на будущее, о том, что он Бог и Царь. Что его ждет новая жизнь, новая жена, новая машина и т.д. С детьми он общался только под давлением. Наберу его номер - пожелает спокойной ночи, не наберу, мог не звонить неделями. А то и вовсе отключал телефоны. Изводил он нас с детьми страшно. А потом случилось то, что и должно было случиться. Приехав в Ростов на день милиции, муж устроил очередной развод со скандалом. Причем осо-бенно жесткий. Он крушил все что мог, бегал по дому с ломом, хватал топоры, орал, что всех поубивает, и в первую очередь тещу. Мама на тот момент была лежачая, я только из больницы ее перевезла, пол -года она после операции пролежала не вставая. Дети обступили ее, пытаясь ее защитить, мама пыталась их успокоить в свою очередь. Кто жил с пьющим человеком, тот знает, какой это ежедневный страх за себя и за детей. Хорошо у нас друзья тогда были в гостях, угомонили его. Устрашив всех, доломав все, что можно, муж навсегда отбыл в Ингушетию на встречу с новой жизнью. Счастью моему не было предела. Ровно два дня. Министр Ингушетии, генерал-майор Трофимов, не оценил по достоинству бравого ростовского подполковника, и личная охрана министра вывела моего мужа из министерства, не дав тому собрать вещи. Приговор министра был суров, либо увольняешься сам, либо увольняем из органов. Это был позор. Весь ноябрь муж пытался встретиться с министром, уладить это дело там, писал тому письма с заверением нижайшего почтения и клятвами верности, но генерал Трофимов, восхищаюсь им, даже не отреагировал . Прозвучали лишь слова – предателей не прощаю, рядом с собой не держу. Конечно же, муж вернулся домой. Как побитая собака, без денег, без славы, без личного дела. Пол - года он рвал на себе волосы от стыда, красиво говорил о пересмотре ценностей о внезапно проснувшейся совести, и я даже поверила, что для него важнее семьи уже ничего и никого нет, и не будет. Как на исповеди, он рассказал обо всех своих похождениях, подружках, пожаловался на их корысть и алчность, проговорился, за что на него осерчал генерал. Не поверите, я стала ему помогать. Мы писали слезные письма о том, что он кормилец семьи и двоих детей, давить на жалость. Просили не портить биографию детям. Даже от пьянки лечиться стал. Добровольно. Я не узнавала своего мужа. Мысль закралась, что такой горький опыт, как потеря карьеры, может изменить человека к лучшему. А когда муж, «осознал», как он по свински себя вел с нами, с единственными, кто всегда был рядом с ним, то расчувствовался так, что предложил мне выйти за него замуж еще раз. Обещал нам новую счастливую жизнь. Мы обвенчались. Через месяц стало ясно, что сажать или увольнять моего мужа не будут. Более того, его по старым связям взяли в один из райотделов инспектором штаба. Падение с должности в Ингушетии до уровня начинающего лейтенанта. Ну и финал предыстории таков: вновь загул, на этот раз уже с рукоприкладством. Толи от испуга, что сниму факт удушения и кровоподтек на затылке, толи еще от чего, но муж в течение получаса собрал вещи, пока я не очухалась, сказал детям, чтобы они искали себе нового отца и сбежал. К маме в деревню. Мы поменяли замки, поменяли симки и вздохнули спокойно. Думали, вот оно счастье! Ан нет. Через неделю, благодаря своей ксиве, он получил все наши новые номера телефонов. Опять начались звонки, слезы, уговоры. Еще пол - года, он буквально преследовал меня, не давая прохода. Я подала на развод и через месяц нас развели. Перед разводом я просила подъехать и поговорить о детях и нашем имуществе. Очень просила решить все миром, так как дети остаются со мной и растить, воспитывать и учить их мне придется самой. Просила не преследовать, не мстить. Договорились, что купленный на его имя полутораэтажный домик с садом на Таганрогском заливе отойдет ему, также он забирает двухкомнатную квартиру в центре Ростова, которую моя мама подарила нашему сыну. Также он забирает Тонар из нашего бизнеса и свою машину. На алименты я обещала не подавать, если сможет, пусть сам помогает. Мне с детьми и с мамой отходил наш дом. До брака мне по наследству достался дом и три сотки. Строительство, вернее пристройку к существующему дому, мы с мамой начали незадолго до знакомства с моим мужем. Мама продала одну из своих квартир, на эти деньги и строились. После замужества дальнейшее строительство и обустройство дома велось уже совместно с мужем, но на мамины деньги. Мама работала в компании Лукойл, была держателем акций. А муж мой, как вы помните, начинал стажером. Мужское участие он, конечно же, принимал в строительстве. Так вот, нам четверым отходил наш же дом, в состоянии строй.варианта, моя машина, мой торговый павильон. Все было оговорено полюбовно. После развода, я с мужем не общалась. Несколько месяцев тишины и покоя. Мы начали потихоньку выстраивать и налаживать свою жизнь. Наивная я была. Эдуард Яковлевич просто собирался с силами. В октябре мы развелись, на Новый год, любящий папа поздравлял детей, пил за наше здоровье, правда по телефону, взял с меня клятву, что если нужна будет помощь, в чем либо, я обращусь только к нему. Будучи скупым при нашей совместной жизни, он пересылал регулярно деньги на содержание детей, даже оплатил поездку сына с классом в Питер. А в конце февраля, мне пришла из кадастровой службы бумага, о том, что на мой дом, по решению суда, наложено обременение. То есть, мой дом под арестом. Как выяснилось, еще в декабре, муж подал в суд на раздел имущества. Причем требовал не только часть дома, но и землю. Также он требовал равное распределение долгов по своим кредитным обязательствам. Это был такой удар, что я не могла выйти из машины. У меня отнялись ноги в буквальном смысле. Более того, к февралю было уже три судебных заседания. Вот только муж, когда тепло поздравлял нас с Новым Годом, забыл об этом упомянуть. Вот тогда-то мы узнали, что такое Ад. Начались бесконечные тяжбы. Встречные иски, вызовы свидетелей, строительные и оценочные экспертизы. Унижения и несправедливость просто подкашивали. У меня опускались руки. Я подала встречный иск, где просила включить в совместно нажитое имущество тот дом на заливе, который муж забрал себе и его паи колхозных земель, чтобы уравновесить наши требования. Хотя ни его земля у черта на рогах, ни его дом, который искала я и покупала тоже я, мне не нужны были. А кредиты его – отдельная тема. Про первый кредит я и не знала. Хотя жили еще в 2010 году вместе. По времени вроде бы совпадает с покупкой его машины. Но у меня никто никогда ничего не спрашивал, в известность не ставил. Ну, появилась у мужа новая машина. Поставил перед фактом и забыла. Второй кредит муж брал на стройку своего дома. Обшивал сайдингом, внутри гипсокартоном, воду провел в дом. Он жить там собирался, потому и благоустраивал. Вот в этом весь муж. Забрать себе, но платить заставить меня. В моем иске мне отказали. Каким-то образом муж оформил этот дом на подставное лицо. Земля его тоже не подлежала делению, так как паи эти он получил до брака, а вовремя брака только лишь оформили юридически через юстицию. И хотя у меня с моей землей была такая же ситуация – получила в наследство до брака, а документы из юстиции во время брака, судья с легким сердцем отдала половину моей наследственной по закону земли бывшему мужу. Подарила. Не выдержав этой грязи, резко слегла мама. Она сгорела за полтора месяца. С конца февраля, когда началась вся эта грязная возня, до 18 апреля человек с 70 кг, растаял до 43. 10 апреля я уехала с ней на узи, оттуда в реанимацию и на операционный стол. Из ниоткуда появился страшный приговор – рак 4 стадии. Ей оставалось жить считаные дни. Это был удар. Я была с ней до самого конца. Дети сами собирали ее вещи в больницу, старший учился готовить младшей еду, кормил животных, в школу возить их было некому, я просила соседей варить им картошку, да делать какие-никакие салаты. Они были одни в большом доме. 8 дней детского страха. Их привычная жизнь рухнула. Мы все время разговаривали. Телефоны не отключали даже когда молчали. Создавали некое подобие присутствия меня и мамы рядом с ними. Мы с сыном знали, что она умирает, она – нет. Дочери тоже не говорили. Поэтому общались как всегда, дети шутили с ней, в последние разы, поверяя ей свои маленькие секреты и тайны. Думаю, тогда дети и определили для себя, что такое преданность, ответственность, верность, чувство долга, любовь. Мы и раньше всегда были вместе, но теперь мы стали одним целым.
После похорон, с кладбища я бежала на суд. После поминок я снова бежала на суд. 9 дней, 40 дней, год, все время суды, суды, суды. Жизнь наша превратилась в ад. Еще год я просидела дома, ухаживая за маминой парализованной тетей параллельно бегая в суд. Через год снова похороны. И опять с похорон я бежала в суд. Я не могу понять, за какие такие грехи, мать с двумя детьми уничтожают в прямом смысле этого слова? Кто мне способен помочь? Я работаю для того, чтобы отдавать все деньги бывшему мужу. И так мне придется работать всю оставшуюся жизнь. Это же рабство. Рабство, в которое меня и детей отдали по решению нашего самого справедливого суда. Мне очень хочется спросить у женщин судей, глядя им в глаза, как живут их дети? Они тоже делят одну сосиску на двоих? Они тоже не получают подарки на Новый год и Дни Рождения? Сомневаюсь.
Четыре года жизни прошли в стенах суда. Теперь я обращаюсь к вам за помощью. Помогите. Остановить этот беспредел можно только одним способом. Привлечь к нему внимание. Бывший муж все делает по тихому. Все в полной уверенности, что благородный человек, уходя, все оставил семье. Никто и не знает, какому жуткому прессингу подвергаются его дети. Надежда у меня только на Верховный Суд и на вашу передачу. Простите за многословие, но мне то и высказаться некому. Во всем мире остались только я и дети. Больше у нас никого нет!