Как человек прожил в тайге 6 дней без еды и топора

ПОСЛЕДНЯЯ СЕРЬЁЗНАЯ ОХОТА

Годы идут, мне уже почти 75 лет. Однако желание поохотиться на серьезного зверя не пропадает. Поскольку в Сибири я не был уже три года, то решил в ноябре 2013 года отправиться туда – в Красноярск. Брат Юра пообещал поселить меня в охотничьей избушке. Сын Саша в прошлом году купил охотничье ружьё ИЖ-27Е и жаждал поехать со мной тоже, хотя летом этого же года уже был в Красноярске. И был ещё один жаждущий – давний друг Володя Беспалов, который по-прежнему жил в Красноярске, по-прежнему работал доцентом, хотя был старше меня на полтора года. Он заранее настроился, что это будет для него последняя охота, а я такого настроения для себя не допускал. Я ещё чувствовал себя физически неплохо относительно возраста. Время охоты мы подстроили под возможности Володи, который, подменившись с занятиями, выкроил для себя неделю.

И вот мы прибыли в Красноярск в пятницу 8 ноября. Саша прилетел из Питера самолётом, а я прибыл поездом. На следующий день в субботу мы уже отправились в путь в Саянские горы. Не доезжая Нарвы, мы свернули налево и приехали в деревню Сугристое. Там нас ждал местный фермер, он же охотник-егерь Олег Герасимов. Он к своему УАЗику (типа «Буханка») прицепил прицеп, на который погрузил (заездом) квадрацикл. При этом он заявил, что этот квадрацикл не китайский, а американский, подчеркнув тем самым качество и надёжность техники. Как потом оказалось, что в российских условиях надёжности даже американской техники не хватает. УАЗик с прицепом впереди, а мы с Володей сзади за ним двигались на его «Ниве-Шевролет», надежность которой оказалась тоже не на высоте, хотя её можно считать новой – три года. По возвращению в Красноярск у неё чуть не отвалилось переднее колесо – видимо, ещё раньше рассыпался подшипник. От деревни Сугристое мы направились сначала назад, а потом ехали вдоль речки Маны, как бы в сторону Красноярского водохранилища и приехали в последнее село (название не запомнил), от которого нам предстояло ехать в горы 30 километров по совсем ненаезжанной дороге.
Деревня сравнительно небольшая, даже можно сказать маленькая, однако на окраине кипела работа, несмотря на субботу. Виднелось много техники: автомобили, трактора, погрузчики, краны. Транспортёры передвигали на своих лентах какую-то руду. Как нам объяснил Олег, что здесь развёртывается добыча какой-то руды, которую будут возить в город Ачинск для переработки – это 180 километров. Мы не совсем поняли, какой дорогой. Ведь до Красноярска мы отъехали около 200 километров, а от Красноярска до Ачинска ещё 160 км.
Володину «Ниву» и прицеп оставили у одного из домов в деревне. Я с Володей и вещами разместились в УАЗике, а Юра с Сашей ехали за нами на квадрацикле.
Во время дальнейшей поездки выяснилось, что хозяин УАЗика, Олег, любит лошадей (их у него более шестидесяти), а вот техника у него в крайне плохом состоянии. Видимо, выхлопной коллектор еле держался на шпильках (на обратном пути отвалился совсем) и большая часть выхлопных газов поступала в салон. Поскольку дорога поднималась круто вверх и была снежная и не достаточно накатанная, то УАЗик двигался с пробуксовкой, несмотря на все ведущие колёса. И на самой крутизне, в самый неподходящий момент выключалась передача раздаточной коробки. Машина останавливалась и, чтобы снова двинуться вперёд, приходились сдавать назад на нестоль крутой участок дороги, и повторять подъём заново. Перед одним из крутых подъёмов в стороне от дороги стоял оставленный КАМаз. Видимо, не смог преодолеть подъём.
Я пересел на переднее сиденье и через рычаг переключения начал удерживать передачу раздатки от выключения. После этого начала выключаться передача коробки скоростей. Тут уж её удерживал Олег. Однако дело дошло до того, что крутой подъём преодолеть мы не смогли после нескольких попыток, и решили надевать на передние колёса цепи противоскольжения, предусмотрительно прихваченные Юрой. Не знаю, где были изготовлены те цепи в России или Китае, но они рвались, и приходилось скручивать подручными средствами.
Наконец мы добрались до того места, от которого нужно было перевозить вещи к охотничьей избушке. От автомобильной дороги она располагалась в километрах в двух вниз по склону. Это решили делать с помощью квадрацикла. Юра сделал попытку вывернуть на эту тропу, но снега оказалось столько, что квадрацикл, не смотря на все ведущие колёса и широкие шины с хорошим протектором, забуксовал. Олег сам уселся на эту технику, дёргая руль то вправо, то влево и, поддавая газу, как говорят, на всю катушку медленно двинулся вперёд. Но его движение было недолгим, не выдержали шлицы на одной из полуосей, их срезало. Не выдержала американская техника в российских условия. Все вещи перетаскали вручную.
В избушке мы остались втроём – я, Саша и Володя. Избушка оказалась новой, добротно сделанной. Ранее виденные мною охотничьи избушки, не могли выдерживать сравнение с этой. Те, как правило, были тесные, приземистые, покрытые плахами и корой деревьев. Эта была просторная, с хорошо отёсанными и подогнанными брёвнами стен, с высоким потолком, с относительно большим окном, с крышей из профильного стального листа, которая выступала за пределы передней стенки и создавала укрытие от снега для дров и вещей перед входом. Одним словом, в эту избушку было вложено много труда и замыслов, использовались современные материалы и инструменты (например, бензопилы – не чета бывшей «Дружбе») и транспортная техника (снегоходы или квадрациклы).
Первый день мы обустраивались, так как он подходил к концу. Назавтра решили отправиться на охоту. Саша привёз с собой две рации. Так как я решил идти с Сашей и кое-чему его научить, то одну рацию взял Саша, вторую отдали Володи. Ещё Юра оставил нам два навигатора, предназначенных для туристов и охотников. Суть их в том, что при выходе из пункта, делаешь отметку на экране. По мере движения навигатор чертит путь движения, из которого видно, в какую сторону ты двигаешься, удаляешься или приближаешься к исходному пункту. Я в свои годы такими приборами не пользовался – их просто не было. Один из приборов взял Саша. Второй он пытался настроить для меня на избушку, но он упорно показывал село Бадалык. Село Бадалык расположено рядом с Красноярском, а рядом с Бадалыком на огромном склоне расположено красноярское кладбище, которое и называется Бадалыкским. Такое поведение навигатора оказалось символичным для меня – я был не далеко от момента, когда меня могли отвезти на это кладбище. Естественно, этим неисправным навигатором я не пользовался.
В первый день охоты я пытался объяснить Саше хотя бы охотничьи азы. Снежный покров был около двадцати сантиметров. Поскольку до нашего приезда стояла бесснежная погода, то следов маралов было много. Следы попадались и старые, и сравнительно свежие. Я ему рассказывал, как отличить старый след от свежего. Другой важный момент – как по тычку ноги марала в снегу определить, в какую сторону пошёл марал. При этом приемы определения по старому следу и совершенно свежему разные.
Пытались мы окружить местность всю истоптанную маралами, но маралы покинули этот район. И первый день мы закончили рано. Саше хотелось походить ещё, но я уговорил его идти к избушке. Мол, завтра мы будем ходить порознь, и он успеет находиться. Одеты мы были сравнительно легко, так как мороз был около двух градусов. Саша был обут в туристические ботинки с хорошим протектором на подошве, с какими-то приспособлениями, предохраняющими от попадания снега в них, всё по-современному. Мне же дал Юра кожаные сапоги с резиновой подошвой, на которой были очень мелкие выступы, как напыление. Подошва на склонах постоянно скользила. Я уже в первый день натрудил ноги так, что ночью несколько раз просыпался от судорог в них. Судороги были такие, что казалось, что вот-вот порвутся связки мышц, а на утро болели икры ног. Судороги и напряжения в мышцах в первые дни охоты были у меня и раньше, так что я на это особенно не обращал внимания.
На следующий день мы пошли порознь в ту же сторону. Характерно то, что если я брал какой-то след и пытался тропить, то часто попадал на след Саши, который уже опережал меня. Это естественно - он молодой, выше меня, хотя я сам не маленький (178 см), в хорошей обуви. Мне приходилось как-то корректировать свои действия, искать новый след. Такая убеждённость с моей стороны сыграла весьма отрицательную роль на следующий день. А в тот день на совершенно свежий след напасть, мне не пришлось, и к сумеркам я вернулся в избушку.
Саша вернулся уже в темноте. Я не волновался, так как у него были рация и исправный навигатор, который не показывал на Бадалык. Вошёл в избушку он возбуждённый. Ему дважды удавалось подойти на выстрел к рогатому маралу и дважды стрелять. Хотя оба раза он промахнулся, но это был успех для первого дня самостоятельной охоты.
Следующим утром мы с Володей пытались объяснить Саше возможные причины промаха (сдёргивание ружья во время нажатия на спусковой крючок), и даже повесили развёрнутую газету и предложили ему выстрелить пулей. Толи помогли наши советы, толи спокойная обстановка при стрельбе по газете, но он довольно точно попал в то место газеты, куда целился. Володи я предложил отдохнуть в избушке, так как при ходьбе по такому снегу и по такой пересечённой местности, сердце у него бьётся, как овечий хвост (по его же словам). Я взял вторую рацию, и мы с Сашей разошлись.
День был какой-то хмурый, особенно с утра. Тучи были низко над горами. Я пошёл продолжать тропить те следы, которые бросил вчера. Сравнительно недавно закончился гон у маралов и они ещё держались гаремом. Стадо то отдыхало, то двигалось и одновременно кормилось. К средине дня я посчитал, что следы уже вчерашние и должен вот-вот настигнуть самих маралов. И вдруг произошло неожиданное – я увидел, что по этим же следам маралов с правой стороны уже подошёл человек. Следы были свежайшие и кроме Саши, якобы, ходить тут было не кому. Тут была моя ошибка – я не стал скрупулёзно разбираться в следах. Я решил, что дальше идти мне не было смысла и, несколько поворачивая вправо, пошёл по склону, как бы назад, откуда пришёл. Я посчитал, что если я позже ещё поверну направо, то к концу дня я выйду на свой след и вернусь к избушке.
Спускаясь по склону, я наткнулся на совсем свежие следы маралов. Судя по следам и их лёжкам, которые мне попались, это были молодые маралы, изгнанные из стада во время гона. Я начал их тропить. Через некоторое время я увидел, что они прыжками удалялись от меня – значит, они меня услышал и почуяли. Судя по дальнейшему поведению, они решили со мной «поиграть» - выяснить кто я такой. Они пробегали вперёд, потом возвращались своим следом и делали прыжки в сторону, т.е. делали скидки как зайцы. Делали они и другие фокусы, время подходило к вечеру, и я решил с ними расстаться.
По склону я спустился вниз и тут был сильно удивлён. По логу протекал вправо довольно бурный ручей, который никак не вязался с моим представлением о местности. Как бы забирая вправо, я должен попасть на свой след, а передо мною оказался ручей, который я не переходил прежде. Однако избушка была в противоположном направлении. Я по упавшим деревьям перешёл ручей и поднявшись по следующему склону несколько выше, решил ночевать, так как было уже темно. По рации я сообщил Саше, что ночую в лесу, а на следующий день буду двигаться на север к автомобильной дороге. Ни я ему не мог сказать, где я нахожусь, ни он мне подсказать не мог. Карта у нас была в избушке и поскольку зрительная память у меня хорошая, то я её представлял для себя в уме. Однако я не мог никак сообразить - откуда взялся тот ручей и где мои следы.
Только много позже, когда я был уже в городе, и после беседы с Сашей, я понял, что те следы, которые я посчитал за Сашины, это были мои. В такой сумеречный день сбиться с направления было не мудрено, но я шёл всё время по следам стада маралов, а они то расходились, то сходились. Вот я сделал круг влево и вышел на свои же следы. Посчитав свои следы, как Сашины, и развернувшись в обратном направлении, я начал забирать вправо, уходя в другой лог к незнакомому ручью и в сторону от своих следов. Идя по склону горы вдоль ручья, всё время сомневаясь, но удалялся от избушки. Я всё же отказался искать свои следы в той стороне, куда шёл, и решил идти в обратном направлении, в сторону избушки. Но было уже темно.
В ту ночь погода была спокойная – не было ни ветра, ни снега. Я уже в темноте нашёл поваленное дерево, по моим расчётам не гнилое, и, расчистив снег, разложил костёр. Так как топора у меня не было, то приходилось использовать сравнительно нетолстые сухие сучки елей и пихт, расположенные в их нижней части растущих деревьев. Использовал также сухие сучки упавших деревьев. Определить насколько сухие сучки несложно. Сухой сучок ломается с треском. Если толстый сучёк не ломался, то после удара ножом, он также с треском ломался. Нож был приличного размера и меня выручал позже. Таких сучков я заготовил столько, что их хватило до утра. Поваленное дерево было выбрано не совсем удачно. Оно не горело – видимо, было сырое. Кроме этого костёр как бы просел, и часть тепла уходило на противоположную сторону.
Перед тем поваленным деревом росли две пихточки, к ним я провязал с разных сторон две палки параллельно земле, на которые настелил веток ели. Получилась мягкая скамейка у костра. Так я просидел на той импровизированной скамейке до утра. Поставив локти на колени, а на ладони опустив голову, я периодически ненадолго засыпал. Ненадолго по той причине, что тонкие сучки разгорались быстро и быстро прогорали, и я просыпался от холода, так как в костре тлели только угли, а одежда была лёгкая. Приходилось опускаться на колени, подкладывать новую порцию сучков и раздувать огонь. Всё это повторялось много раз в эту и последующие ночи.
Вечером доел остатки бутерброда и допил остатки чая из термоса вместимостью 0,75 литра, а утром есть и пить было нечего. Тут пришла смекалка – стаканчик термоса состоял из наружной части, изготовленной из нержавеющей стали, как и весь термос. Внутренняя часть стаканчика была из пластмассы. Я, расковыряв пластмассовую часть и разделил их. У меня получился стаканчик из стали. Рассчепив кончик палочки, и вставив туда край стаканчика, у меня получилась посудина, напоминающая турецкую кофеварку с длинной ручкой. В стаканчик я накладывал снег и ставил на угли, а по мере таяния ещё подкладывал и доводил воду до горячего состояния. Я пил это не только утром, но заливал горячую воду в термос. Этой воды мне хватало на день.
Если дома подходило время обедать, то у меня начинало «сосать» в желудке и иногда, если я сильно затягивал с обедом, то у меня было такое состояние, как будь-то кружится голова. Начиная с этого дня, есть мне не хотелось. Видимо на подсознательном уровне вопрос был решён без меня: еды нет – нечего её и просить.
Утром началась сильная метель с мощным снегопадом. Идя по склону и забирая выше, я вспугнул крупного марала. Поскольку он побежал в ту же сторону, куда я шёл, то я шёл по его следу, и держал ружьё наготове. Через некоторое время по следам было видно, что он остановился и пошёл в сторону. В моём положении преследовать марала в планы не входило. Я перевалил хребет и по склону направился на север – там должна быть автомобильная дорога – единственный серьёзный ориентир. Ветер нес тучи снега и раскачивал деревья, особенно наверху горы, с такой силой, что я начал побаиваться, как бы не угодить под рухнувшее дерево. Близко около меня деревья не валились, но кругом всё шумело и ухало. В тоже время я несколько брал восточнее, надеясь попасть на ту тропу, по которой мы заносили вещи.
Перейдя на склон другого хребта и поднявшись на самый верх, я увидел вдали знакомые горы, на фоне которых мы фотографировались с Сашей в первый день совместного выхода. Ситуация для меня несколько прояснилась. Тем более, что впереди меня были старые вырубки – всё это было в округе избушки и где-то там внизу по склону должна быть та тропа, по которой мы заносили вещи в избушку. Метель продолжала бушевать. Поскольку на тех вырубках крупного леса не было, а больше были небольшие открытые места, напоминающие поляны, то там снег был уже выше колена. Сначала я шёл по логу, напоминающий тот, по которому тёк ручей, а рядом с ручьём должна стоять избушка. Однако чем ниже я спускался, тем захламлённость и заболоченность лога увеличивалась и идти становилось труднее.
Накопилась усталость, сказывалась бессонная ночь, отсутствие еды и высокий уровень снега. Я удалился левее от этого лога, где по лесу, состоящих из пихт и елей, идти было немного легче. Я полагал, что всё равно пересеку ту тропу. Через каждые тридцать минут я садился на поваленное дерево, локти ставил на колени, на ладони ложил голову, и сразу засыпал. Просыпался от холода через десять-пятнадцать минут. Вставал и шёл опять тридцать минут. Так повторялось и в последующие дни. Свои действия я контролировал, часы были на руке, компас на шее.
В этот же день выяснилось, что моя рации болталась на шее бесполезно, так как Сашина не работала – сел аккумулятор. Необходимо отметить столь незначительное «изобретение» нынешней цивилизации, но важное для выживания – это поджопник (так называют его туристы и охотники). Это микропористая платина из полимера примерно полметра на полметра размером и толщиной миллиметров десять. Эта пластина подвешивается сзади поверх одежды с помощью резинового пояса. Если необходимо сесть на поваленное дерево, то с него сбрасывается слой снега, поджопник опускается на место соответствующему названию и человек садиться, будучи уверен, что то место не промокнет и не застынет.
Уже в сумерках на моём пути попался просвет среди деревьев, напоминающий о том, что здесь могла проходить тропа к избушке. Естественно, следов никаких не было. Их могла замести метель. Кроме этого в пятидесяти метрах от меня в одной из сторон была берёзка диаметром пять-десять сантиметров, довольно сильно согнутая поперёк просвета. Такой берёзки не было, когда заносили вещи. Позже оценивая эту ситуацию (берёзка могла согнуться под тяжесть свежего снега), я пришёл к выводу, что не достаточно исследовал это место. Выстрелив вверх и не дождавшись ответных выстрелов, я пошёл в прежнем направлении (на восток) дальше, в надежде увидеть тропу. Надежда, что мой выстрел против ветра кто-то услышит, была мизерная, так как со стороны предполагаемой избушки в мою сторону был сильный ветер.
К этому времени совсем потемнело. Пройдя ещё немного уже в темноте из под моих ног, из под снега вылетел рябчик и уселся на берёзку. Он устроился было на ночлег под снегом, и я чуть не наступил на него. На фоне неба его можно было рассмотреть, и я незамедлительно выстрелил в его сторону. Это была удача. Нужно было устраиваться на ночлег. Я выбрал участок с густыми деревьями. Там меньше ощущались порывы ветра, но снег валил по- прежнему. Кроме этого ветром срывало с деревьев большие комья слежавшегося ранее на ветвях снега. Сначала я выбрал поваленное дерево, у которого собирался разжечь костёр. Далее началась заготовка сухих сучков для него. Когда я начал разжигать костёр, сидя на коленках, меня уже начало трясти от холода. Одежда была мокрая и продуваемая ветром. Меня трясло, я не сопротивлялся, но в это время сравнивал своё положение с человеком, сидящим на вибростоле. Костёр разложил только после того, как тряска кончилась. Видимо, так организм самосогревался. Такие тряски проходили каждый раз вечером перед разведением костра.
Немного погревшись от костра, я воткнул в землю две рогулины, на них палку и сделал наклонную крышу. Назвать это крышей можно с большим натягом. Когда залез под эту крышу, то оказалось, что она была сделана очень близко к костру и когда я пытался устроится там, ветки крыши съехали вниз и я остался без неё. Повернувшись спиной к костру я пытался поправить ветки. А в это время костёр разгорелся и я почувствовал жжение на спине. Пришлось в спешном порядке вылезти наружу, тушить горевший масхалат и под ним всё остальное (кофту, рубашку и майку). Ожёг кожи в диаметре три-четыре сантиметра посчитал мелочью и лечил уже дома. Заодно сделал крышу поновей. На землю настелил веток (лапника) от пихт и елей, а сверху на них расстелил поджопник и рюкзак, из которого вынул термос и полиэтиленовый мешочек со спичками, зажигалкой и несколькими таблетками сухого спирта. Так я поступал всегда позже.
Насколько я помню, рябчика я жарил уже в первом часу ночи. Естественно, при таких условиях мясо рябчика местами подгорело, местами было сырое, но половину я съел сразу, а вторую половину оставил на утро. Как-то мы ранее взвешивали тушку рябчика, она весила около трёхсот граммов в сыром виде. Но мясо там только на грудке. Однако и это было подспорьем. Вторая ночь прошла так же, как и первая – периодически раздувая костёр. Была и разница – иногда была возможность немного полежать, я лежал, поворачиваясь к костру замёрзшими частями тела.
Утром я упорно продолжал идти в направлении, намеченном вчера, надеясь попасть на тропу, по которой заносили вещи в избушку и которую, как потом выяснилось, уже перешёл. Когда направление вдоль лога изменилось уже почти на южное, я приходил к выводу, что иду не туда. И вдруг впереди и несколько правее прозвучало два выстрела. Я решил (правильно решил, стрелял Саша), что это мне дают сигнал. Я с небольшим промежутком выстрелив дважды, направился в ту сторону. Ответных выстрелов я не услышал. Передо мной был глубокий лог, а за логом высилась огромная гора. Встречный ветер и гора мешали Саше услышать мои выстрелы, а он не стоял на месте. Однако я, перейдя лог, полез на ту гору, чтобы выстрелить на вершине. Так и сделал, но всё было напрасно – никто не ответил на мой выстрел.
Начало смеркаться, и нужно было думать о ночлеге. Спустившись ниже с самой верхушки горы, где по-прежнему дул сильный ветер, я нашёл подходящее место для ночлега. Два дерева упали буквой V. В их пересечении находился толстый пень высотой метра полтора. Я почитал, что это идеальное место – легко сделать крышу от продолжавшегося снега. Задумано – сделано. Однако это была самая ужасная ночь. Моё сооружение находилось на склоне, вдоль которого и несколько вверх дул ветер и весь дым задувал мне под навес. Если костёр горел хорошо, то можно было, поворачивая голову найти место, чтобы дышать чистым воздухом. А тогда, когда приходилось раздувать его, то пока он разгорался, сильно дымил. Вдобавок мне требовалось набрать полные лёгкие воздуха, чтобы ещё подуть, а чистого воздуха не было, всё было в дыму, и я задыхался. Так сильно прокоптились рот и лёгкие, что днём, когда шёл, шутил над собой, что в моём рту можно коптить рыбу, если она была бы.
Эта ночь прошла в глубоком раздумье – куда идти дальше. В результате осмысления всех предыдущих действий, пришёл к верному выводу – из-за метели я перешёл тропу к избушке, из-за Сашиных выстрелов я ещё дальше удалился от той тропы, нужно двигаться в обратном направлении и желательно по своему следу.
Утром, заполнив термос, я начал спускаться с горы забирая понемногу влево, чтобы выйти на свой след. Почти спустившись в лог, я увидел какие-то еле заметные следы. Посчитав их своими, я пошёл по ним вправо, в нужное мне направление. Спустившись окончательно в лог, где практически не было хвойных деревьев, обнаружил, что никаких следов не видно. Всё было засыпано снегом, а снег местами доходил чуть ли не до пояса. Пришлось положиться только на компас, как единственное средство для ориентирования.
Одну гору я обошёл по склону, вторую решил перейти в «лоб» и к темноте вышел на самый перевал. Там среди огромных елей нашёл два толстых поваленных дерева расположенных под прямым углом. Вечер прошёл в заготовке дров, изготовлении подобия крыши и приготовления «чая» на костре. Утром так же таил снег в термос для дневного похода. Однако при сборах допустил непростительную ошибку – забыл положить в рюкзак пакет со спичками и другими вещами для розжига костра. То ли он завалился между ветками, то ли его присыпало снегом, а невнимательность с моей стороны была. Это была четвёртая ночь, проведенная без еды и почти без сна, как и все предыдущие три. Как бы то ни было, это, видимо, сказывалось на моей психике и выражалось в невнимательности.
Спустившись с горы и поднимаясь на склон следующей, во второй половине дня я вышел на старые вырубки. Это придало мне бодрости – значит, я скоро должен выйти либо на тропу, которая идёт до избушки, либо на автомобильную дорогу около этой тропы. Я шёл, поднимаясь в гору и придерживаясь с правой стороны крутого лога, и всё надеялся, что как только кончится вершина лога, то будет выезд на автомобильную дорогу. Лес же вывозили не через лог. Наступила ночь. Небо очистилось от туч и ярко светила луна. Я продолжал идти.
Шёл я с двумя палками. Ружьё было за спиной. Лунный свет и тени от него создавали причудливые изображения из снега, прутьев и деревьев. Иногда казалось, что впереди какие-то ящики или коробки. А это же важный признак близкой цивилизации. Несколько раз создавалось видение избушки, но при подходе ближе, всё кончалось некоторым разочарованием, и я двигался далее. На открытых участках снег доходил почти до пояса. Преодолевать их приходилось с трудом. Я выбрасывал обе палки вперёд, потом делал правой ногой несколько ударов вперёд, чтобы сделать шаг, потом проделывал такие же движения левой ногой. И так делал четыре-пять шагов, потом замирал, чтобы перевести дух. На этот раз ночью были моменты, когда я, сделав шаг правой ногой, засыпал стоя, опёршись на палки. Но это были мгновения и решил заночевать.
Нашёл две большие ели, от которых можно было наломать сухих сучьев для костра. Когда я наломал сухих сучьев и сырых для подстилки, и после тряски всего организма решил разжечь костёр, то обнаружил, что спичек нет. Естественно, это меня, мягко говоря, огорчило, но я тут же вспомнил, что в кармане кофты, якобы, должна быть ещё одна зажигалка. Пошарив по карманам, я её нашёл и на радостях начал разжигать костёр. Поблизости берёз не было, как источника берёсты, и, осмотрев ели, нашел на одной из них ранее повреждённый, засмоленный участок. С этого участка я настрогал смолистых кусочков и начал поджигать один из них. На холоде пламя зажигалки было небольшое и пришлось долго подогревать ту щепку. Она никак не разгоралась, и вдруг пламя от зажигалки стало очень большим. Настолько большим, что показалось опасным и я сделал попытку его потушить, дунув на него. Однако щепка моя тоже потухла. Зажигалка больше не зажигалась, видимо, расплавился механизм на пластмассовой основе.
Как мне помниться, я уж не сильно огорчился. Подступало равнодушие, мне хотелось только спать. Была глубокая ночь, Настелив веток около дерева, я сел на них, прислонив-шись спиной к нему, и сразу отключился. Очнулся под утро, лёжа на снегу в метре-полтора от дерева. Я не помнил, как я отвалился от дерева и скатился ниже. Как только я поднялся на ноги, меня вдруг потянуло назад. Сначала, перебирая ногами, пытался восстановить равновесие, однако со всего маху упал на спину в снег. Полагая, что это случайное нарушение равновесия, поднялся опять во весь рост. Ситуация повторилась – я опять оказался лежащим на снегу на спине. Третий раз я не стал проводить эксперимент, а подполз к дереву и, держась за него, встал. Так я стоял пока не убедился, что без него (дерева) могу стоять.
Некоторое время я стоял и размышлял. Вчерашний вариант – искать старую лесовозную дорогу, которая должна вывести на нынешнюю проезжую – отверг. Лес тут заготавливали, возможно, двадцать-тридцать лет назад. Найти дорогу нереально и принял решение идти дальше по ранее намеченному пути, перпендикулярно дороги (тропе), по которой заносили вещи в избушку.
Прежде чем идти, решил пописать. Тут произошёл анекдотичный случай. В свете то ли луны, то ли наступающего утра была видна слегка желтоватая струя мочи. В какой-то момент мне показалось, что процедуру я закончил, а жёлтенькая струя по-прежнему, покачиваясь, поблёскивала на прежнем месте. Делаю усилия, чтобы закончить процедуру. Однако струя по-прежнему видна. Тут я вспомнил анекдот средины шестидесятых годов. Его содержание сводилось к описанию нескольких стадий опьянения. Так, например, кажется, четвёртая стадия опьянения была такой, когда пьяный человек тёмной ночью решил пописать. Делал это он рядом с водопроводной колонкой, которая немного протекала, т.е. журчала. Этот пьяница поначалу это не заметил, но когда закончил свою процедуру, то услышал журчание струи колонки и подумал, что журчание продолжается от него. Он в ужасе начал кричать: «Спасите! Истекаю!». Примерно то же самое происходило со мной. Только здесь было не журчание, а очевидное натуральное видение. Я начал водить рукой перед штанами – идёт ли струя. Надо же окончательно прояснить происходящее, а потом принимать какие-то меры. Тем боле кричать: истекаю, как тот пьяница, не было смысла – ни кто не услышит. Рука была сухая. Тогда я скло-нился и увидел, что это был стебель травы в виде соломинки желтоватого цвета, блестящий и наклонённый в мою сторону. Вот и так бывает. Оставалось только усмехнуться и идти дальше
День начался солнечным. Двигался в прежнем режиме: на открытых местах буквально пробивал ногами себе путь, а зайдя под кроны деревьев через каждые тридцать мину садился отдыхать и сразу отключался на десять-пятнадцать минут. К обеду я услышал, а потом увидел гул самолётика. Это был небольшой самолётик красного цвета с одним сплошным крылом над фюзеляжем. Я быстро снял с пояса поджопник (он был с одной стороны синего цвета, с другой красного), привязал его к одной из палок и вышел на более-менее чистое место, которое поляной назвать нельзя. Такие места называют прогалиной. Я догадался, что самолёт организовал Юра. Он как-то говорил, что у его хорошего знакомого, Прядко Василия Романовича, есть личный самолёт.
Самолёт летал зигзагом и, как только пролетал в моей видимости, я размахивал палкой, направляя красный цвет поджопника в его сторону. Самолет пролетел туда-сюда и удалился. Тщательно искали меня в другом месте. Через некоторое время он опять прилетел в мою сторону, но опять на недостаточно близком расстоянии ко мне. Я подумал: хорошо бы разложить дымокур. Тогда бы меня заметили с самолёта. Однако это были несбыточные мечты – спичек-то не было. Самолёт полетал, полетал и улетел совсем.
Когда самолёт улетел, как я помню, большого огорчения я не испытывал. Было, жаль ко-нечно, однако у меня была твёрдая надежда, что я и без самолёта вернусь к избушке. Я шёл, садился, отдыхал, отключался и опять шёл. Хотелось пить. Для этого я отработал методику. Рукавичкой с веток молодых деревьев набирал снег, трижды кусал его, набивая рот, потом трижды сминал его передними зубами, потом быстро перемещал на коренные зубы левой стороны и также трижды мял этот снег, потом перемещал эту массу на правые коренные зу-бы и там отсасывал часть влаги. Перекатывая, с одной стороны на другую я отсасывал влагу до конца. При такой методике я считал, что не застужу зубы и горло. Такую процедуру про-делывал, как только рот согреется от первой.
Через некоторое время после самолёта (хочется написать, что это было уже после обеда, но ни завтрака, ни обеда и ужина тоже у меня давно не было, нужно правильно написать – это было после полудня) впереди я услышал очень слабый звенящий звук. Я поднимался в гору, а где-то за горой проезжал снегоход. Звук был очень слабым и источник его переме-щался перпендикулярно моему пути. Перемещаясь, звук в одном месте несколько усилился, а потом пошёл на убыль и пропал. Я скорректировал с помощью компаса свой путь в направлении наибольшего звука. День кончился, наступила ночь, а я всё шёл в гору и, когда перевалил через неё, идти стало несколько легче. За луной я не следил, но видимость была, хотя было не так ярко, как предыдущую ночь. Среди ночи впереди наметился просвет – ви-димо, были когда-то более интенсивные вырубки. Выходя на эти вырубки, метров за пять-десять я заметил какие-то теневые полосы на снегу. Ночью чудиться всякое, однако сердце моё ёкнуло – не уж-то следы, дорога? Однако эту мысль я отогнал, чтобы было меньше огор-чения, если это не дорога.
Расстояние до этих полос нужно было преодолеть и я пытался отвлечь себя от возможной дороги мыслями: что же там такое другое, кроме дороги? Эта была настоящая дорога, наез-женная снегоходами. Ясно, что она вела к избушке. Дорога к избушке шла под уклон, и как я по ней шёл, я представлял это тогда, как бы видя себя со стороны. Если у человека больного церебральным параличом отобрать коляску, поставить его на ноги, дать в руки две палки и заставить его двигаться, то, возможно он выглядел бы лучше. На гладкой дороге под уклон я семенил ногами, меня заносило, то в одну сторону, то в другую, я судорожно палками пы-тался поддержать равновесие. Так я с пританцовкой дошёл до избушки. Не доходя избушки, стояли три снегохода. От них в пятидесяти метрах была избушка. Когда я у избушке ставил палки, снимал из-за спины ружьё, разряжал его, услышал, что в избушке тоже началось дви-жение. А когда я зашёл в избушку, там все повскакивали. Это было второй час ночи. Юра ухватил меня посадил на чурку, заменяющую табуретку, снял сапоги, носки и начал щупать и рассматривать мои ступни. Убедившись, что с ногами более-менее нормально - обмороже-ний нет, начал переодевать меня. Я же на радостях лепетал: «Сам припригал! Сам при-пригал!». Потом я начал объяснять, суть сказанного. Давно была такая байка. Якобы у одно-го из китайцев молоко в горшке не кисло. Выяснилось, что там он держал холодную лягуш-ку, которая понижала температуру молока. А когда его спросили, как она туда попала, то он ответил: «Сам припригал!». Другого мне на ум ничего не пришло, как сравнить себя с китайской лягушкой. Это была шестая ночь (с воскресенья на понедельник) моего отсутст-вия. В избушке находился мой сын Саша, мой брат Юра, знакомый охотник Олег, который завозил на УАЗике и три МЧСовца. Меня переодели, что-то поел и, напившись чаю, сча-стливый лёг спать. Утром то ли меня разбудили, то ли я сам проснулся от суеты, но все уже были одеты и готовы к отправки из тайги. Я съел чашку пельменей (что было ошибкой) и тоже подготовился к отъезду. До снегоходов метров пятьдесят нужно было идти по захламлённой тропинке вверх.

Мне предлагали даже носилки, но я надеялся на свои палки и благополучно дошёл до снего-ходов. Там меня положили в прицеп (сани) снегохода, укрыли и вся процессия двинулась до деревни, где эмчээсовцы погрузились на свой прицеп своего УАЗика, а наши на Олегов. Меня и Юру посадили в джип, уже упоминаемого, Василия Романовича Прядко, который нас поджидал. Так мы доехали до деревни Сугристое, где проживал Олег и где была машина Юры. От туда вернулись в Красноярск.
Что же происходило в избушке в мое отсутствие. После того как я не вернулся на вторую ночь, Володя с Сашей пришли к выводу, что надо меня искать. Естественно, вся надежда была на Сашу, как молодого, сильного и скорого. Вот он меня и искал, но не в той стороне и его вы-стрелы только запутали меня. Он мои выстрелы не слышал из-за метели, сильного ветра, дувшего от него на меня. На следующий день, четвёртый, они (Саша и Володя) решили связаться с Юрой. От избушки мобильная связь не работала, но когда нас завозили в тайгу, почти на самом перевале, УАЗик забуксовал. Олег обратил наше внимание на кусок клеёнки, повешенный на кусты около дороги. Рядом висела бутылка из полиэтилена. Олег сказал, что с этого места можно связаться по мобильнику. Вот Саша направился к тому месту и рассказал сложившуюся ситуацию Юре. Юра предложил пока искать самостоятельно и периодически стрелять. Но где искать? Никаких следов из-за метели нигде не видно. Как потом один из эмчээсовцэв замерял толщину навалившегося свежего снега на открытых местах за время метели, она составила восемьдесят сантиметров.
Володя по Сашиным следам дошёл до автомобильной дороги и там делал выстрел через каждые тридцать минут. Стрелял и Саша, но я ничего не слышал.
Юра прибыл с Олегом, с тремя эмчээсовцами, а с ними ещё милиционер с автоматом. Все приходили к неутешительному выводу – можно найти только труп. Так подсказывала практика, сложившаяся за десятилетия. Человек без топора, в лёгкой одежде, без пищи зимой и при таком снеге может выдержать три, максимум четыре дня. Например, Олег высказал мысль, что я могу остаться в живых в двух случаях: либо я забрёл в какую-либо избушку, а там всегда есть сухари и главное тепло, либо мне повезло отстрелять марала и я, завернувшись в шкуру, ем мясо, и жду, пока меня найдут. Один из эмчээсовцев Саше, когда шли по лесу на привезённых из деревни лыжах, сказал: «Ты меня извини, но тебе придётся сюда приехать весной, искать труп». Посовещавшись, милиционера отправили назад, как ненужную единицу. Его и Володю довезли до деревни, где была Володина машина. Володе в понедельник обязательно нужно быть на работе. Дальше до города милиционер ехал с Володей на его «Ниве».
Когда я приезжаю в Красноярск, то прямо в институте по этому поводу мои товарищи (их осталось шесть человек) по работе, по охоте устраивают «банкет». «Торжество» начинается со средины дня и продолжается до позднего вечера – вспоминаем прошедшие времена, делимся новостями нынешней жизни. Поскольку, как я написал выше, что сразу после моего приезда в Красноярск мы с Володей должны были отбыть в тайгу, то банкет должен быть после нашего возвращения из тайги. Однако как только Володя прибыл в институт, то он заявил, главному организатору, Юрию Константиновичу, что банкет отменяется, так как 99% за то, что меня в живых не найдут. И из его глаз покатились слёзы.
Вспоминая и анализируя происшедшее, хочется уточнить некоторые моменты. Если понимать слово «заблудиться» - сбиться с пути, потерять дорогу, то так это и произошло. Но произошло не потому, что я плохо ориентируюсь в лесу. Тем более, что никогда не блудил, на-чиная с раннего детства. Бывало, что выйдешь немного левее или немного правее, но всё же в том направлении. То же самое произошло и в этот раз. Ориентиры я не терял, но мне найти путь мешала прежде всего метель. Если бы не имел преставления о местности и куда мне нужно идти, т.е. полностью сбился с пути, то я бы там и остался. И прав был бы Володя, говоря о 99 процентах.
Второй момент – сколько сил и выносливости понадобилось мне, чтобы прийти туда, откуда вышел, не евши и не спавши, при моём возрасте – 75 лет. Это загадка для меня самого. Прежде всего, я был всё время уверен, что выйду к избушке, и в этом не сомневался ни минуты. Не было ни паники, ни даже тревоги. По прибытию в Красноярск Саша по интернету сообщил о происшедшем всем. Посыпались звонки из Пскова, из Питера (от внучки), из Австралии, из Абакана, с Богучанской ГЭС (там живёт моя дочь), все выражали сочувствие и пожелание хорошего состояния. У меня какие-то спазмы сжимали горла, я не мог говорить, а из глаз сыпались слёзы. Так мне было жалко себя за пережитое и осознанное только по возвращению. А там, в горах, моё психическое, морально состояние, несомненно, помогло мне. Но этого мало. Нужны были физические силы для успеха. Вот это оказалось для меня самого неожиданным. Там об этом не думал, шёл. Сейчас только осознаю, что мне пришлось преодолеть. Если дома дело подходит к обеду, то у меня начинает сосать в желудке, а при дальнейшей задержке было впечатление, что кружиться голова. Там же есть не хотелось. Если дома от открытой форточки подует на мою лысую голову, то у меня назавтра будет болеть голова. Там же я чувствовал, что мокрая вязаная шапочка почти примерзала к коже головы. Мою мокрую одежду продувало насквозь, и я уже писал, что меня трясло, если не двигался. Главный мотор – сердце, работало без устали и перебоев. Уставали только ноги, но не отказывали. И это в 75 лет.
И ещё важный социальный момент. Меня с детства приучали к коммунизму, отучая от веры в бога. С возрастом, обогащаясь теоретическими и практическими знаниями, я пришёл к выводу, что коммунизм – это глупая, пустоголовая утопия, а к богу, проповедуемому церковью, не пришел, считая это по действительности и эффективности не далёким от коммунизма. Так, например, Олег заявил, что меня вывел бог. Многие знакомые так же считают и прямо спрашивают, как я вспоминал ли и молился ли богу там, в тайге в той ситуации. Я отвечал прямо: Бога не вспоминал, надеялся только на себя, как делал всегда на протяжении всей прожитой семидесятипятилетней жизни. Сколько ещё проживу с таким настроем, никому не известно, но менять свои убеждения уже поздно. Хотя соседка позже настаивала на том, чтобы я сходил в церковь и поставил там свечку. Когда я отказался от этого, то она заявила, что она это сделает сама за меня. И за это ей спасибо.
На третий день Юра через знакомых отвёз меня в диагностический медицинский центр. Там осмотрели и заявили, что до 75 многие мужчины не доживают, а тут они не могут придраться к здоровью, чтобы положить в стационар, по медицинскому полису. На этом их диагностика закончилась.

Однако последствия были. Они и сейчас ощущаются почти месяц спустя. Прежде всего но-ги. Из-за сырости, низкой температуры и длительной нагрузки ступни ног опухли и несколько потеряли ощущение. Если даже сразу после возвращения болей не ощущалось, то с каждым днём, проведённом в комфортных условиях, боли в ступнях усиливались. «Дёрганье», покалывание распространялись от пятки до кончиков пальцев. От этого просыпался даже ночью. Такое состояние ног врачи объяснили нарушением сосудистой системы и, выписав капсулы по две с половиной тысячи рублей за упаковку, успокоили – всё пройдёт. Один опытный хирург уже в Пскове назвал это «Окопной болезнью». А первые ночи я часто просыпался от ощущения, что я лежу толи на траве, толи на ветках и на наклонной плоскости и вот-вот должен скатиться куда-то вниз.
.
Наблюдались и некоторые отклонения в носу и в лёгких, связанные с переохлаждением. Это выражалось в отхаркивании из горла и выделением из носа густой жёлтой массы. Нос ещё несколько дней после возвращения кровоточил, но всё довольно быстро пришло в норму. Кроме этого я потерял около десяти килограммов веса.

Однако спустя неделю Юра предложил съездить на загонную охоту на косулю и я не отка-зался. Там я натерпелся тоже мучений от длительного стояния на номере. Дело в том, что загонщиком был Олег на своём снегоходе. Местность вокруг своей деревни Сугристое он знает прекрасно и как только поедет, чтобы загнать косуль на номер, то ездит по часу, а иногда по два. Мне же так долго стоять на номере, не двигаясь, с моими больными ступнями порой было не выносимо. С этим я справлялся с большим трудом, благодаря опять же воли и выдержке. В целом охота была успешной, но на меня косули, к моему сожалению, не вышли. Однако и в этом есть положительные моменты. Когда на соседнем номере слышан выстрел, сердцё ёкает и учащённо бьётся, палец инстинктивно ложится на спусковой крючок, а глаза бегают по сторонам, как бы не пропустить – может зверь пробежать рядом, в пределах моего выстрела. Это называется - приятный стрессовый момент. Хотя по нынеш-ним временам это называют выбросом адреналина в кровь, что похоже на какое-то механическое действие, неживое, похожее на впрыск топлива в камеру сгорания двигателя. Мне лично такое определение человеческого состояния не нравится.
По возвращению в Красноярск всё же состоялся «банкет» с друзьями. Они мне подготовили медаль. С одной стороны написали: «За мужество и выносливость». С другой: «Саяны, но-ябрь 2013».
По возвращению домой и, очухавшись несколько дней, я собрал друзей и родственников и мы все отметили моё возвращение. Я, естественно, сравнительно кратко рассказал, как упорно шёл и благодаря упорству и выносливости, пришёл. От чистосердечного сочувствия, сострадания, а в конце от хороших песен друзей и родственников я получил много положительных эмоция. За что благодарен им.
Однако, не смотря на радость, что всё кончилось относительно благополучно, в душе осталось глубокое огорчение – всё же я не только испортил охоту сыну Саши и другу Владимиру Фёдоровичу Беспалову, но и доставил много хлопот им и другим: прежде всего это брату Юре, местному жителю деревни Сугристое Олегу Васильевичу Герасимову, Юриному другу Василию Романовичу Прядко. Всем приношу извинения.
Справедливости ради нужно заметить, что происшествие со мной на процесс охоты сильно не повлиял. Дело в том, что во время метели почти все звери отсиживаются в своих укрытиях или отлёживаются и пережидают непогоду, новых следов не делают. Отсиживаются в такую непогоду и охотники. Я был в другой ситуации, был вынужден идти по лесу несколько дней в метель и после неё , но следов никаких не видел. А после непогоды в оставшиеся день-два трудно было бы найти свежие следы. Но что особенно важно, что без лыж уже ходить по лесу было практически не возможно. Так например, когда приехали эмчээсовцу, то у них не оказалось лыж. Пришлось Олегу возвращаться в деревню и от туда привезти две пары лыж, на которых ходить тоже было трудно, так как на свежем снегу даже охотничьи лыжи утопали глубоко. К тому же в какой стороне меня искать, никто не знал.
По возвращении меня спрашивали: такой необычный случай выживания был ли рассказан по телевизору или радио? Я отвечал вопросом на вопрос: кто же будет об этом информиро-вать СМИ? Если бы эмчээсовцы меня нашли и спасли бы, тогда они уж обязательно отмети-лись бы в СМИ. А так они ни чем не помогли, хотя все равно им спасибо – попытка с их стороны была незамедлительной.
В заголовке слова «серьёзная охота» означают, что, вероятно, на такую охоту в тайге, на серьёзных зверей я уже не поеду. Анализируя эти события, прихожу к выводу, что я, видимо, с возрастом объективно оцениваю ситуацию с запозданием. Поэтому, это усугубило положение, навязанное метелью. Необходимо признать и смириться с этим, что физические силы уже не те. Однако есть виды охот с меньшими физическими затратами и возможными рисками, как то: коллективная загонная охота или охота на зайцев и птицу.
Возможно, ещё поохочусь.
И в заключение поправка: на некоторых фотографиях видна дата, где указан двенадцатый месяц. Это ошибка настройки фотоаппарата. Был ноябрь месяц 2013 года. Ушёл из избушки я 12 ноября, вернулся 18 ноября.
Фёдоров Анатолий Сергеевич