Жизнь потихоньку близится к завершению

Уважаемый Андрей Николаевич!
Зовут меня Александр, родился я в Кемеровской области, Мысковский район, село Мыски 7 июля 1949 года. В этом году мне исполняется 65 лет. Жизнь потихоньку близится к завершению. Когда мне было 3 года, отец бросил мою мать и, прихватив меня с собой, уехал. Так сложилось, что я не знаю даже её имени, я боялся его об этом спрашивать. Вскоре он создал новую семью и у них родились дети. Зачем отец взял меня с собой не знаю, отцовской любви ко мне не испытывал, бил меня по поводу и без повода. Его жену я называл мамой и, даже сегодня, спустя многие десятилетия, не смогу назвать её иначе, она относилась ко мне с любовью и заботой. Связь с семьёй отца я потерял в середине 80-х, на то время они проживали - Ставропольский край, Изобильненский район, поселок Солнечнодольск. Точный адрес не помню.
Найти свою родную мать мечтал всю жизнь. По сей день охота уткнуться в колени своей мамке, ощутить её руки на своей голове, целовать эти руки, жалеть её, жалеть себя. Но жизнь сложилась так, что не получилось найти её до сегодняшнего дня.
В 15 лет я поступил в ГПТУ и ушёл жить в общежитие но, не окончив училища, за разбои попал в места лишения свободы. В 19 лет освободился и вернулся к отцу, но, так и не наладив с ним отношений, уехал колесить по Союзу: Средний Урал, Южный Урал, Башкирия, Казахстан, Ставропольский край, Побывал даже за Полярным кругом. Через три года узнаю, что в Башкирии у меня родился сын и, мне по суду пришлось платить алименты. Когда ему исполнилось 16 лет, он приехал жить ко мне. Ушёл в армию, но ко мне после не вернулся. И только спустя 23 года, совсем недавно, нашёл меня по интернету. Жизнь его тоже видать покрутила, у него две дочери и внуки, но с ними не живёт. Мне с ними хотелось бы тоже повидаться.
Я женат уже почти 39 лет, в 1998 году венчались, дети уже взрослые, два внука, три внучки, живут все рядом. Вроде бы нынешняя жизнь наполнена счастливым содержанием, но прошлое не отпускает, тревожит, беспокоит. Жена болеет - онкология, финансовое положение - не позавидуешь, а пенсия не позволяет проводить поиск собственными силами.
Далее привожу три случая из моей жизни, которые написал в виде рассказов.

До случая, который хочу описать здесь, я не задумывался о своем предназначении в этом мире. Получивший знания в разных светских и советских учебных заведениях, был, так сказать, «пропитан насквозь» атеизмом, и ни о какой духовности понятия не имел. В разговорах о Боге не участвовал, для меня эта тема была напрочь закрыта. Да, меня учили не обижать слабых, помогать старшим, делать людям добро, а обманывать и воровать было нельзя. Но… все это как-то проходило мимо моей души, и я делал пакости и гадости «направо и налево», и был рад, когда на меня не падало подозрений в содеянных мной гнусных делах.
Однажды, в 1990 году я заболел. Будучи тогда еще достаточно молодым и крепким, легкие недомогания и простуды часто переносил «на ногах». Но в этот раз все было как-то серьезнее, и я прилег на диван, предполагая отдохнуть и продолжить заниматься своими делами по хозяйству. Уснуть не получалось и я просто лежал в расслабленном состоянии, сетуя на то, что опять простыл, и придется «брать больничный» (лист). Не скажу точно, сколько времени я пролежал, но в какой-то момент все неприятные ощущения исчезли, наступила необыкновенная легкость, можно сказать, состояние умиротворенного блаженства. Удивившись, некоторое время я прислушивался к этому новому состоянию. Внезапно, прямо перед собой увидел лежащего на диване мужчину. Находясь в этом блаженном состоянии, мне ни о чем не хотелось даже думать, просто стал рассматривать, просто из любопытства, лениво переводя взгляд: волосы, плечи, руки… Внезапно, острым уколом пронзила мысль - это же я! Но как же так? Кто тогда он? А кто тогда я?
При этом при всем, осознаю всю реальность происходящего. До меня стало доходить, что мое настоящее Я, которое себя осознает и мыслит, здесь – под потолком комнаты, а там внизу – моя внешняя телесная оболочка! Происходящее для меня было настолько нелепым, неожиданным, и вместе с тем, удивительно приятным, что разум отказывался верить. Это было мое первое восприятие другой реальности, с которой я привык жить: я мыслил и ощущал себя, находясь вне своего тела! По сей день не в состоянии описать ту гамму чувств и мыслей, что я пережил в тот момент. Отчетливо помню: мой разум находился вне тела, лежащего внизу, общее состояние - какого-то неизведанного счастья, непередаваемой свободы. Попробую выразить так: если взять, скажем, самую лучшую и счастливую секунду жизни человека, и преумножить ее в тысячу раз, — может, это примерно то, что я пережил в тот момент. По прошествии лет, уже крестившись и став православным, мне стало понятным то состояние, в котором я пребывал. Это приграничное состояние человека между жизнью и смертью, когда душа еще только отделилась от тела, но не разлучилась еще с ним окончательно.
Пройдя через это, впоследствии стало чувственно близким описанное в православных книгах понятие райского блаженства, по аналогии с тем, что мне довелось пережить. Вместе с тем, с внутренним содроганием и ужасом могу также представить себе состояние и адских мучений. Думается, это будет примерно так, только наоборот: если взять, скажем, самую худшую и бедственную секунду жизни человека, исполненную боли, страданий и томлений души, и помножить ее также в тысячу раз, — вот подобие адских страданий, о которых пишут в книгах…. Но, вернемся назад. Наблюдая свое тело со стороны, стал понятен смысл слов, услышанных мной от верующих людей: «душа покинула тело». И, наверное, для того, чтобы в памяти и сознании закрепилось пережитое, мне было дано ощутить еще несколько моментов. В комнату, где я лежал, вошла жена, и стала трогать меня за плечо, вероятно подумав, что я сплю и, желая разбудить. Мне, висящему под потолком, почему-то вдруг стало страшно, и я закричал: «Не тронь, отойди!». Но жена не услышала, и продолжала трясти за плечо. Тогда, не понимаю как, сверху устремился на нее, имея желание оттолкнуть от моего тела. Почему-то показалось, что она может меня лишить этого радостного и блаженного состояния. Но, каким-то невероятным образом, я не ощутил соприкосновения с телом жены, а буквально, «пролетел» сквозь ее! Ощутив себя в другом положении, вдруг стало конкретно-понятно, как к человеку приходит смерть. Нет, мне было себя не жаль, я был в неземном состоянии, и совершенно безразличен к своему телу. Возвращаться в него, почему-то, не было никакого желания: если бы его сейчас взяли и унесли, — было бы все равно. Но, очевидно, таково было на мне Божие смотрение, чтобы я не умер тогда, и душа вернулась в тело. Я не понял, опять же, как это произошло, только почувствовал снова болезненное состояние и тяжесть. Открыв глаза, и осознав себя опять в теле, помню, произнес: « Надо же, чуть не умер!»
Сейчас вспоминаю о том, какой нелегкой и не всегда прямой была моя дорога к Православию. Четыре года ушло на поиски Истины, на поиски проясняющих сведений о пережитом мною тогда. Здесь было много такого, что не пожелал бы другим – увлечение оккультными науками, экстрасенсорика, йога, и прочая псевдодуховная дребедень. Как-то само (а скорее всего, «не само») пришло притяжение к Православной вере, и это вполне закономерно, – мы потомки наших православных предков, что раньше составили и прославили своим житием нашу Святую Русь, потомки тех святых, что живут сейчас в обителях вечности и горячо молят Бога за нас грешных. Что добавить еще?
Вот уже скоро двадцать лет, как крестился, и, Слава Богу за все, что он сотворил со мною…. Дал, что называется, знания из «первых рук», с чем живу, дышу и надеюсь на лучшее.
Молитва
Закутавшись в старый половик, утащенный в каком-то подъезде, Санька спал неглубоким в полглаза сном. Он не мог себе позволить спать безмятежным сном.
Давно перестали хлопать двери квартир, угомонился, наконец, патефон, нудно повторявший одну и ту же мелодию: «Валенки, валенки, ох, не подшиты – стареньки…». Настало то дивное время тишины, когда можно было расслабиться от напряжения, которое пребывало в нём в течение дня. Если бы не сосущее чувство голода, то лучшего ему было и не надо. Это было время, которое он с нетерпением ждал. Ждал когда будет можно незаметно прошмыгнуть в какой-нибудь подвал и расположиться на ночлег. Места ночёвок были осмотрены ещё днём, продуманы и изучены пути отхода при появлении посторонних. Перед тем как уйти он обязательно оставлял маячок, известный ему одному, и если в следующий раз он замечал, что кто-то в его отсутствие здесь побывал, немедленно уходил на другое место, которое на такой случай было заранее осмотрено.
В этом подвале он ночевал часто, здесь было тепло и сухо, это было недалеко от дома, где жил, где жили его друзья, а главное маячки всегда оставались не потревоженными, что говорило о том, что здесь без него никого не бывало.
День уступил место ночи, все звуки постепенно утихли, и только треньканье запоздалых трамваев да шуршание по углам мышей нарушали тишину. Рано утром он намеревался проникнуть в одну из столовых и умыкнуть там буханку хлеба. Дело для него привычное, и всегда ему это удавалось сделать, оставаясь для работников столовой незамеченным. Затаившись так, чтоб в поле его зрения находилась служебная дверь, выжидал, когда разъедутся продуктовые машины и работники займутся своими делами, а Нинка уборщица, вынеся отходы, как всегда не запрёт за собой дверь. Проскользнув следом за ней в коридор, прячась за какими то ящиками, коробками, дурно пахнущими бочками, пробирался к хлеборезке, брал булку хлеба, и тем же путём давал дёру.
Ему везло, когда у кого-нибудь из друзей мог поесть домашней еды. Но это если повезёт, родители категорически запрещали своим чадам общаться с ним, заявляя, что со шпаной водиться не надо. Санька на это не обижался. Дома он чувствовал себя чужим. Отец драл его нещадно, драл за всё, за двойки, за разбитый нос, за то, что разбили нос ему самому. Эта непредсказуемость давила и угнетала его, и он на всякий случай, почувствовав угрозу избиения, уходил из дома. Это происходило довольно часто, отец ходил по дворам, искал по подвалам и чердакам, спрашивал у ребятни, но его не выдавали, зная крутой нрав родителя.
Попав в милицию он, размазывая слёзы по грязным щекам, жаловался на своего тирана родителя, но его приводили домой, и просили отца на этот раз не наказывать своего сына. Отец, который учил не лгать, гладил Саньку по голове: «Да вы что! Он и так намучился, сейчас мы его отмоем, накормим, и всё будет хорошо, правда, Санька?», – и ласково прижимал его к себе. Закрывалась за милицией дверь, и настроение отца круто менялось. Избивая сына, он терял рассудок, извергая из глотки рык и проклятия, топтал беззащитного парня сапогами, выбивал ему зубы, а потом заставлял говорить, что выбил их себе сам, упав с лестницы. Во время побоев Санька кричал, верещал что есть мочи, просил о пощаде, умолял не причинять ему боли: «Папочка, родненький, миленький, прости, мне больно, я больше не буду!», – но всё было тщетно, отец бил до тех пор, пока не уставал сам, или пока парень не терял сознание. Сначала он кричал, потом всё погружалось в некий туман, и он уже только поскуливал как маленькая собачка. Рык отца он уже не слышал, только изредка из тумана возникало искажённое бешенством лицо, оно брызгало слюной, что-то кричало, но сознание уже плохо воспринимало происходящее.
После таких избиений он долго приходил в себя. Через несколько дней проходила боль, и то не совсем, она продолжала таиться, где то внутри, и не понять было, то ли тело болит, то ли ещё что.
Проходило время и всё повторялось. Происходило нечто, что заставляло уходить опять из дома. Этим нечто мог быть утерянный ключ от квартиры, порванные брюки или не вымытая посуда. Несколько дней назад, он в школе уронил с подоконника горшок с цветком. Для него это была катастрофа. Вердикт классного руководителя: «Без родителей в школу не являться!». Он не явился ни домой, ни в школу.
Птицей встрепенулась мысль: «Проспал!». Бешено колотилось сердце в груди, он слышал приближающиеся шаги и понял, ни убежать, ни скрыться уже не успеет. Путей к отступлению не было, он проспал тот момент, когда открылась дверь в подвал.
Как много раз Санька открывал и закрывал её, чтоб запомнить скрип, но в этот раз проспал! Здесь были дровяники, в которых жители хранили картофель, соления, варения и всегда удавалось спрятаться до того как могли его обнаружить. Отец шёл по проходу как всегда что- то бубня себе под нос. Санька вскочил, ноги от страха подкашивались. Навалившись спиной на стену, он с ужасом понял – это конец! Родитель давно обещал прибить его там, где найдёт. Свет фонаря появился из-за угла, полоснул по глазам, и обшаривая лучом стены, стал приближаться.
Весь мир для подростка превратился в необъятную бездну зла, в которой не было надежды на спасение, в эти мгновения у маленького страдальца появились первые пряди седых волос. Всё его существо трепетало от страха, оно стонало, скулило о жажде жить.
Душа кричала, плакала, молила о пощаде. К кому взывала она бедная? Кто мог услышать её в этом подземелье? Отец стоял в двух шагах от сына, резкие черты лица родителя, подсвеченные снизу, казались страшными.
Вопль о жажде жизни продолжал звучать у него внутри, но краем сознания он уловил некое изменение в природе, происходило нечто необычное. Луч света продолжал обшаривать углы, высвечивая трубы бойлера, несколько раз скользнул по лицу, но, ни разу не остановился, не запнулся, как это бывает, когда находишь искомое. Не было здесь ничего, что могло заинтересовать отца. Не было тут сына для него…
Давно уже затихли шаги, проскрипела входная дверь, но Санька долго ещё не мог прийти в себя от пережитого. Он стоял прижавшись к стене, его била нервная дрожь, мысли разбегались и почему то не получалось осознать происшедшее.
Понимание пришло много позже. Прошло несколько десятков лет, прежде чем, уже на излёте жизни, понял, что произошло той страшной ночью в подвале.
«…Имейте веру Божию. Ибо истинно говорю вам: если кто
Скажет горе сей: «поднимись и ввергнись в море», и не
Усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам
Его, – будет ему, что не скажет: потому говорю вам: всё
Что ни будете просить в молитве, верьте, что получите,
И будет вам…»
Прочитав эти строки в Евангелии, ему вспомнились слова Серафима Саровского, прочитанные им ранее о цели христианской жизни, что цель эта заключается в стяжании Духа Святаго Божия, а средствами для достижения этого являются пост, бдение, молитва.
И только тут стало понятно, что он тогда в подвале, сам того не осознавая, сотворил свою первую в жизни молитву, невольно подкреплённую и постом и бдением. Пусть в то время не был ещё крещён и совершенно не имел никакого понятия о религии, о вере, о молитве, но вопль его был послан не в пустоту, и был он во Вселенной в тот момент не один на один со злом. Крик души был настолько чист и прозрачен, что ничему другому там не было места, и этот крик превратился в молитву. Душа знала к кому обратиться, и была услышана. Господь прикрыл своё чадо от взора родителя, который через много лет убил-таки человека не уступившего ему в чём то.
Ну а Санька, уже убелённый сединами старик, ходит в церковь, молится о благополучии своих детей, внуков, знакомых, а порой и незнакомых ему людей. Молится о своём родителе, которого давно простил и просит Бога о даровании ему покаяния и прощения ему грехов.
Не всякая болезнь к смерти.
Несколько лет назад я заболел. Ноябрь месяц, грязь, пронизывающий холодный ветер. Кое-где уже лежал снег. Решил помыть машину и переждать несколько дней до установления постоянных минусовых температур. Хотелось уже по снежку кататься на чистой машине. Вроде бы, ничего особенного, – эту процедуру делал уже несколько десятков лет, но в этот раз все пошло не как обычно. К вечеру поднялась температура, утренняя помывка на холодном ветру дала о себе знать. Как обычно, в таких случаях принял аспирин, таблетки от кашля и лег спать, но облегчения не наступило. Через несколько часов – опять аспирин, таблетки от кашля. Все как всегда раньше, обычно при простуде это помогало, но не в этот раз.
Через неделю тщетных усилий устранить болезнь собственными средствами, пришлось обратиться к врачу. Прописав лекарства, мне было предложено прийти на прием через неделю. Выполняя рекомендации врача, ежедневно потреблял горстями таблетки, выписанные по рецепту. К врачу должен был идти в понедельник, но в субботу мне стало совсем плохо, и я попытался вызвать “скорую”, но мне отказали, сказав, что “вам назначено лечение, – вот и лечитесь”. Приняв этот отказ со смирением, я еще сутки мучился от кашля и температуры, которую сбить парацетамолом не удавалось. К тому времени я уже почти две недели ничего не ел, и во время кашля меня выворачивало наизнанку рвотным рефлексом.
Вечером в воскресенье снова вызываю «скорую помощь». Опять отказ, завтра, мол, вам на прием. Вынужден был солгать, сказав, что идет запись нашего разговора, и если не приедете, то утром она (запись) окажется в прокуратуре.
Через 15 минут «скорая помощь» приехала. Врач сделал укол и я, наконец, уснул. Утром все было, как и последние две недели, кашель и температура.
Надо было собираться на прием. Уже одевшись, новый приступ кашля, рвотный рефлекс, бегу, закрыв рот, к раковине. Горлом идет кровь, я просто захлебываюсь ей при кашле.
Звоню настоятелю церкви, прихожанином которой являюсь. Через несколько минут батюшка доставляет меня в поликлинику. Прием у врача, анализ крови из пальца, рентген, …результаты будут готовы через четыре часа. Нахожусь уже в полубессознательном состоянии. С батюшкой договорились, что при надобности я ему позвоню и еще до приема он уехал. Общая слабость, головокружение, помочь не кому. Прилег на кушетку в коридоре. Какая-то тетка в белом халате: «Мужчина, здесь не положено лежать».
Эти несколько часов в коридоре поликлиники показались мне вечностью. Наконец получаю результаты анализа крови. Спуститься вниз к рентген-кабинету уже нет сил. «Ползу» по стенке на первый этаж. У окошка стоят несколько человек, получая свои результаты, отходят. Наконец я, называю свою фамилию, в ответ слышу: «Вам придется подождать. Ваш результат еще не готов».
В голове взрыв возмущения, делаю два шага от окна и теряю сознание.
Прихожу в себя, укладывают на носилки, куда-то везут на машине. Снова теряю сознание. Последующая неделя будет в этом же режиме: проваливаюсь в некую бездну, появляюсь снова в палате, и эта череда казалась бесконечной.
Опять куда-то тащат на носилках, везут на «скорой помощи», потом узнал, что через несколько часов, как меня поместили в терапию, вынуждены были по тяжести моего состояния поместить меня в реанимацию.
Капельницы, капельницы, капельницы…
Дают подписать какую-то бумагу, с трудом понимаю, что это. Оказывается, будут делать переливание крови – у них так положено. После этого проходит еще пара дней. Начал привыкать к своему состоянию, которое не улучшалось. Я чувствовал, как жизненная сила потихоньку оставляет мое тело, несмотря на усилия врачей. Стал думать: “похоже, это конец”. Страха смерти не было, было какое-то состояние беспокойства, но о чем? Наконец до меня дошло – я же православный! Сам бывал со священниками у одра умирающих, помогал батюшкам. Попросил медсестру позвать врача, с трудом попытался объяснить свою просьбу о том, что мне нужен священник. Говорить к тому времени я почти не мог, дышал с трудом, но он, несмотря на то, что в реанимацию родственников не пускают, что в данный момент шел строжайший карантин по гриппу, позвонил батюшке. Через час он был у моей постели. Отслужил молебен, исповедовал меня общей исповедью, говорить – то я не мог, и в конце сказал:
«Если у тебя осталось что-либо скрытое, не сказанное ранее на исповедях, скажи, хотя бы одним словом свои страсти и свои согрешения».
Как он узнал, что не все я открыл? Что-то тайное, сугубо личное, осталось не сказанным при исповедании грехов…. Было страшно стыдно, но теперь, перед лицом смерти разум победил ложный стыд, и , задыхаясь, едва слышно я начал говорить…
Он, склонив голову к моим устам, внимательно слушал. По его щекам слезы стекали на бороду и капали мне на лицо. Мы оба плакали о моих грехах.
Разрешив меня от греховных уз, и причастив меня Святыми Дарами, батюшка ушел. И я снова провалился в небытие. Сколько так пролежал – не знаю. Прихожу в себя. Еще не открывая глаз, с удивлением начинаю прислушиваться к себе, к своему новому состоянию. Кашля нет, никакого дискомфорта, пошевелил ступнями ног, руками. Боли, так долго мучавшей меня, не было. Привстал. Никакого головокружения. Сел, – все нормально! Голова не болит, во всем теле необычайная легкость. Впервые за время болезни захотелось есть.
После обхода лечащий врач зашел в палату, присел возле меня на стул, долго смотрел на меня и молчал. Потом сказал:
«Ты знаешь, я нарушил внутренние правила реанимационного отделения,- пустил постороннего человека в палату. Пустил даже без халата, что так же является грубым нарушением режима…. Сейчас вижу, что поступил правильно. Жить тебе оставалось сутки – не более. Тебе уже ничего не могло помочь. Вот, почему я пошел на нарушение. Общаться со священником была последняя перед смертью твоя просьба, отказать в которой я не смог».
Он встал и уже в дверях я догнал его фразой: «Спасибо, доктор».
Через три дня я уже опять был в терапевтическом отделении, где провел еще три недели, залечивая желудок. На начальной стадии болезни не принимая пищу две недели, потреблял только лекарства, среди которых был парацетамол, который и «съел» слизистую желудка.
У меня оказалась тяжелая пневмония, а лечили все время ОРЗ.
Сегодня, слава Богу, все в прошлом, благодарю Бога, молюсь о здравии батюшки и его семьи. Желаю всем во время вспоминать о своих прегрешениях и не стесняться их исповедовать.
Если Вас заинтересуют факты моей жизни – помогите найти мать и тех людей, которые, имеют какое-либо отношение к моей судьбе.
На данный момент проживаю по адресу: Свердловская область, Сухоложский район, село Курьи, улица Куйбышева 54.
Телефон: 8-908-921-94-83
С уважением, Александр Анатольевич Рыбаков.